Волосы рассыпались по плечам. Как мне справиться с горем? Как принять то, во что и верить нет сил. Я боюсь смерти. Боюсь всего, что с ней связано. Боюсь думать, что гибель родителей – правда. Но если это так, я должна принять. Должна выжить. Только не знаю, как. Едкие, горькие, горючие слёзы в два ручья бежали по лицу. Словно в лихорадке меня затрясло. Пришлось забраться на диван и укутаться в плед…
…Я не помнила, как прошёл день, и куда подевалась ночь. Словно липкий непроглядный туман окутывал меня всё это время, сковывал движения, не позволял вдохнуть полной грудью. Утро наступило так же внезапно, как и накануне. Едва я открыла глаза, вспыхнул экран видеостены.
Странно! Папа говорил, что со смертью обеспеченного члена семьи все коммунальные привилегии отключаются. Но свет пока ещё есть.
Я поднялась и сделала чай. Горячий, терпкий, он разлился благодатным теплом, согревая нутро. Удивительно, но голода я не ощущала, хотя за прошедший день ничего не ела.
Посмотрев на часы, стала собираться на улицу. Одела защитный костюм, взяла тележку с пустыми контейнерами. Когда распахнулась дверь биопропускника, не сразу сообразила, что можно выходить из дома. Неожиданно сильно разболелась голова, а ноги стали такими тяжёлыми, словно к ним привесили пудовые гири.
С трудом добралась до пайкомата. Поднесла руку с браслетом к сканеру. В цилиндре привычно щёлкнуло, и нижняя часть передней панели опустилась.
– Здравствуйте. Маргарита Вардина. Поставьте пустые контейнеры на платформу. По одному, пожалуйста, – безразлично произнёс электронный голос.
Отправила тару на подвижную платформу и стала ждать. Когда приёмная ниша закрылась, распахнулась другая, и монотонный голос велел:
– Поднесите идентификатор к внутреннему сканеру.
Я просунула руку в нишу. Серебристый цилиндр засветился красным, а электронный голос громче обычного произнёс:
– Вы утратили рейтинг гражданского доверия. Статус «обнулённая». Ваш кредит лояльности заблокирован. Доступ к системе жизнеобеспечения заблокирован. Отойдите от терминала. В доступе отказано.
– Заблокирован, – прошептала я, убирая руку из ниши. – Выходит, это правда. Родителей больше нет.
Внутри меня всё сжалось.
«Это надо принять… Принять… Но как?»
Я отошла от пайкомата и, спотыкаясь, побрела домой. Надо набрать воды, если ту ещё не отключили.
На моё счастье, вода в кране была. Я успела наполнить двенадцати литровый бак, чайник и пару пластиковых бутылок, прежде чем услышала резкий, давящий на голову звуковой сигнал.
— Ай! – вырвалось у меня.
Кран зарычал и пересох. Свет вспыхнул, напоследок озарив собой дом, и погас. Видеостена моргнула, щёлкнула и выключилась.
Тишина…
Такой оглушительной тишины я не помню с итоговых тестов в университете. Мы сидели в индивидуальных шумопоглощающих кабинках, словно в вакууме. Вот и теперь – никаких сторонних звуков. Так тихо,