Повисло долгое, тягостное молчание.
Потом Лора заговорила опять:
– Покалечив меня, ты не получишь то, что тебе нужно.
– Я не собираюсь калечить тебя. Я просто хочу, чтобы ты испугалась до усрачки.
Энди почувствовала, что у нее снова дрожат веки. Дело было в его интонации – уверенной, почти веселой.
– Вот как? – Лора выдавила из себя неестественный смешок. – Ты считаешь, меня можно испугать?
– Зависит от того, насколько сильно ты любишь свою дочь.
Внезапно Энди оказалась посреди своей старой комнаты. Ее зубы стучали. Из глаз лились слезы. Она не помнила, как попала сюда. Воздух громко вырывался из ее легких. Сердце перестало биться, а может, билось так часто, что она этого уже не чувствовала.
Телефон ее матери должен лежать на кухне. Она всегда оставляла его там на ночь заряжаться.
Уходи из дома. Беги за помощью. Не подвергай себя опасности.
У Энди тряслись ноги, когда она шла по коридору к задней части дома. Она машинально протянула руку, схватила ручку двери в спальню своей матери, но заставила себя продолжить движение в сторону кухни.
Телефон лежал на краю столешницы, с той стороны, которая была ближе к кабинету, в той части кухни, куда падал треугольник света из приоткрытой двери.
Они замолчали. Почему они замолчали?
«Зависит от того, насколько сильно ты любишь свою дочь».
Энди резко развернулась, ожидая увидеть Капюшона, но не увидела ничего, кроме открытого прохода в спальню матери.
Она могла убежать. Она могла оправдать свой уход тем, что ее мать хотела бы, чтобы она ушла, чтобы она была в безопасности, подальше отсюда. Это все, чего Лора хотела от нее тогда, в дайнере. Это все, чего она захотела бы от нее сейчас.
Энди снова развернулась и оглядела кухню. Она была и внутри своего тела, и в то же время как бы вне его. Она видела себя, идущую за телефоном на дальнем конце столешницы. Холод от плитки обволакивал ее босые ступни. Рядом с боковым входом была вода, вероятно, накапавшая с Капюшона. Взгляд Энди сосредоточился только на мобильном телефоне матери. Она сжала зубы, чтобы они не стучали. Если Капюшон все еще сидит в кресле, от Энди его отделяет метр пространства и тонкая деревянная дверь. Она потянулась к телефону. Осторожно отсоединила зарядку. Медленно вернулась обратно в тень.
– Скажи-ка, – произнес Капюшон, и его голос донесся до кухни, – у тебя когда-либо были такие сны, что тебя хоронят заживо? – Он сделал паузу. – Как будто ты задыхаешься?
У Энди во рту пересохло. Пневмония. Коллапс легкого. Жуткий хрипящий звук. Паника, когда не получается вдохнуть. Мать до ужаса боялась задохнуться. Ее страх захлебнуться жидкостью из собственных легких был настолько навязчивым, что докторам приходилось давать ей валиум, чтобы она могла заснуть.
Капюшон продолжил:
– Вот что я собираюсь сделать: я надену этот пакет тебе на голову на двадцать секунд. Ты почувствуешь себя так,