Тайны митрополита. Роман Злотников

сеял меж князей в угоду фрязам. Да посеял бы, коли не Божья воля. Господу, Русь Московская чтобы сильной была, угодно. То и свершилось, фрязам наперекор. Дружку Некомата, Ваньке Вельяминову, вон, давно уже голову с плеч сняли[48]. Грех на душе князя Дмитрия тот, да меньшим грехом больший отворотил. Княжьей воле непослушание, оно паче смуты открытой; так и отвадил он охотников души сирые с панталыку сбивать смертоубийством прилюдным.

      – И правильно, – хмыкнул Милован. – Оно много охотников развелось до власти. А по мне, хоть и тысяцкий, а честь знай да воле князя наперекор не становись! Князь – глава. За ним и бояре. Ослушался – так и голова с плеч долой!

      – Так а вече как же? – порывшись в памяти, поинтересовался Булыцкий. – Вроде как все решают, делать что, случись беда какая. Может, оно и вернее так, чем когда один-то?

      – Все когда решают – так все одно, что никто, – проворчал в ответ лихой. – Оно хоть и с виду ладно, да на вече том больше глотки рвут да кулаками машут. Поди ты чего дельного порешай – в толпе-то такой! Голова одна должна быть. За ней – и бояре, и владыка, и дружина. Оно, коли так, то и толку больше, и ушкуйников нет.

      – А ушкуйники при чем здесь?

      – А при том, что опосля вече такого по всей Оке те, кто битым оказался, промысел такой устраивали, что лихие по лесам прятались; ни дай Бог на ушкуйников нарваться! Никого те битые не щадили! Хоть бы на ком, но отыграться! Как по ушкуям своим рассаживались да вниз по течению шли, так саранча – пыль ангельская! Хотя спору нет; и толк с них. Соболя с Югорского камня[49], да шкуры, да каменья, – чуть подумав, закончил Милован.

      – Ванька обиду на Дмитрия Ивановича затаил за то, что после смерти Васьки Вельяминова тот тысяцкого пост упразднил. Молодой, горячий. До подвигов охочий. Вот и грех тебе, – продолжал между тем старец. – В Орду утек да смуты оттуда мутил. А потом Некомата и повстречал. Вот вдвоем в грех ввели Михаила Ивановича – Тверского князя. Посулами славы да власти против рати Дмитрия Донского подняли. И грех, ну, и добро, конечно. Не они, так и князья бы против Твери не объединились. Не двое эти, так и княжество Тверское грозным до сих пор было бы.

      – И Едигею[50], пожалуй, ответ другой дали бы, – задумчиво добавил Булыцкий и, поймав недоуменный взгляд товарища, поспешил пояснить: – От Орды. Навроде Тохтамыша, хитрее только. И в сечах ловчее. Долго до него еще должно быть, а теперь – и вовсе неведомо, как оно там сложится. Ты пока и в голову не бери.