– Мы бы на самом деле хотели понять, какое у него было детство. Томас вырос здесь, в этом доме, да? Со своим братом? – спросила Нэнси, надеясь разузнать о писателе как можно больше, пока они все еще здесь. Чем больше они выведают о Томасе, тем с большей вероятностью они смогут понять, почему Майкл Джонс жаждет мести.
– Да. Мы с мужем переехали сюда после того, как поженились. Как я уже сказала, я выросла в этой деревне, как и мой муж. Он работал мясником, а я смотрела за домом и детьми. У нас было два мальчика, и когда начальник моего мужа умер, то оставил мясную лавку ему, а я стала ему помогать, и это превратилось в семейный бизнес. Мы всегда считали, что сыновья его продолжат, и первое время казалось, что Томас обязательно в него войдет. Он работал в лавке после школы, а когда закончил ее, то перешел на полный рабочий день, но у него никогда не лежало к этому сердце. В отличие от Эдварда. – Она улыбнулась, произнеся имя своего второго сына.
– Что случилось с лавкой? – спросила Нэнси.
Лицо Риты потемнело.
– Зарабатывать становилось все сложнее и сложнее – все закупались в городе, вы понимаете. Мы практически бедствовали. А потом Томас получил контракт на свою книгу, и мы надеялись, что он поможет нам выкарабкаться. Но вместо этого он сказал, что уезжает из деревни. Сказал, что он уже сыт по горло деревенской жизнью и хочет в Лондон. Сказал, что мы просто обязаны бросить лавку. Это был жуткий скандал, думаю, вы можете себе представить. Томас собрал вещи и ушел. И не вернулся. – Она качала головой, вспоминая. – После этого мы вынуждены были продать магазин. Через несколько лет умер мой муж, и Эдвард связался с Томом, чтобы сообщить ему об этом, но тот даже не явился на похороны. После этого, конечно, все общение прекратилось окончательно. Полагаю, я не смогла простить ему этого. А Эдвард не может забыть, что он не помог нам с лавкой.
Джейн вздохнула:
– Это ужасно, когда семья вот так разваливается. И что вы почувствовали, когда услышали, что Томас возвращается в Котсуолдс?
– Когда позвонил его агент, я сказала: если Томас хочет навестить меня, я готова с ним пообщаться, но я не пойду на фестиваль, где толпы народу будут смотреть на нас. Понимаю, им было бы только на руку, если бы его семья была на этом мероприятии, но пока он не попросил прощения, как я могу поддержать его? Он нанес удар по своей семье. Очень болезненный.
– Могу понять, – отозвалась Нэнси, кивая. – Спасибо, что были так честны. Я никогда раньше не слышала эту историю… – Она деликатно замолчала.
– И не могли. Никто из приезжих никогда меня об этом не спрашивал, а в деревне все и так знают. Видимо, когда Томас переехал в Лондон и стал популярен, о нас никто особо не вспоминал. Он, кажется, вообще ни разу не упомянул о Даггерфорде. И люди перестали спрашивать. Но для нас это было тяжело. Он уехал, когда ему было двадцать, и получается, что я не разговаривала со своим сыном уже более тридцати лет.
Нэнси подумала, насколько же это трагично. И то, что Томас скрывал разрыв с семьей от публики,