Видите ли, мне в жизни повезло. Я вырос в среде привилегированного среднего класса, с любящими друг друга, своих детей, друзей и весь мир родителями. Конечно, они не были совершенны: несли в себе целый ворох сложных проблем и глубоких травм и не очень-то понимали, как исцелиться от них самостоятельно. Но у них была любовь. Всегда. Мне чертовски повезло, что и тогда, и сейчас я столь сильно любим. Однако, оглядываясь на свое детство с его изобилием любви, я вспоминаю ощущение, будто мне чего-то не хватает, будто во мне чего-то недостаточно и я недотягиваю до планки.
Но это не следствие каких-то слов или действий моих родителей. Я никогда не чувствовал, что они видят во мне неудачника. Не проистекает это и из нашей религии: на самом деле мы, как бахаи, верим в благородство каждого из нас. Оказывается, планка, до которой я недотягивал, – это невидимая, невозможно высокая и недостижимая отметка мужественности, расположенная на уровне «настоящего» мужчины. Недостаточно того, что я родился и считал себя мужчиной, что я ходил и говорил как мужчина, – мир показывал мне: я не достаю до планки и поэтому не являюсь мужчиной. Либо планка располагалась слишком высоко и потому я не мог достичь ее, либо критерии оценки были слишком узкими и я целиком в них не помещался.
Сколько себя помню, я был эмоциональным и чувствительным мальчиком, спрятанным внутри энергичного, полного тестостерона творческого торнадо, неспособного сидеть на месте и нуждающегося в постоянном действии. Занятия спортом служили мне медитацией и терапией. В подростковом возрасте я увлекся соревновательным спортом, но в то же время чувствовал, что будто бы не подхожу своим товарищам по команде. Меня травили, подначивали и одновременно чествовали, да и я участвовал в травле и подначивании других парней. Только что товарищи смеялись надо мной, называя «писюндоном» (прикольно, да?), и тут же обнимали, поздравляя за забитый победный гол или установленный рекорд в школьной эстафете «4 по 100». В один день старшие мальчишки ловили меня и привязывали к стойке футбольных ворот, на следующий день я сам мог привязать к ней кого-нибудь другого, более младшего. Я был дезориентированным и конфликтным ребенком – в основном потому, что, как и многие мальчики-подростки, испытывал острую, давящую необходимость