– А одежа? Тряпки эти старушечьи откуда выкопала?
– А что одежа… Ношу, что люди дадут. У нас люди добрые, сирот жалеют. Вот, юбку и платок почти новый тоже отдали. А рубашка моя. Мамино приданое. Мама у меня белошвейка была. Для хороших домов шила. Красиво, правда?
Оправила складочки, обдернула юбку, повернулась кругом, слегка приподняв длинный подол.
– Страсть как красиво, – согласился Обр, смутно подозревая, что от него ждут чего-нибудь в этом роде.
Новых башмаков добрые люди сироте не отдали. Под юбкой оказались не очень чистые босые ножки. Маленькие, тесно сжатые детские пальчики. Чтоб не глядеть на них, Обр отступил к широкому окну, одним махом взлетел на подоконник, устроился в оконной нише.
– Красиво-то, оно красиво. А вот что мы теперь делать будем?
Девица Анна вздохнула, чинно уселась на табуретку, аккуратно сложила руки на коленях.
– Так это очень просто. Дел сколько хочешь. Во-первых, крышу залатать надо. Потом щели в доме заделать. Еще огород вскопать. Одной мне не по силам было, а вдвоем справимся. Сажать поздновато немного, но ничего, лето теплое будет – все вырастет. Свои овощи заведутся – голодать не будем. А еще лодку починить. Ты конопатить умеешь? Вар у соседей попросим, а пеньку я уж давно запасла. Будет лодка – будет рыба. Я отцовские места знаю. Наймусь на солеварню, за работу солью возьму. Наловим – себе насолим, остальное продадим.
Обр внимал этим хозяйственным речам с приоткрытым ртом как некоему загадочному пророчеству, но при слове «рыба» встрепенулся и сказал: «Нет!»
– Что нет? Конопатить не умеешь?
– Не умею, – честно признался Хорт, – и крышу чинить не умею, и огород. А если съем еще хоть одну рыбу, у меня жабры прорежутся и хвост вырастет.
– Да ты не огорчайся, – утешила его Анна, – научишься. Жить-то надо.
– Ты че, правда думаешь, что я с тобой жить буду? Ты вообще соображаешь, что наделала? Или в самом деле так замуж приспичило, как ты им там расписывала?
– Нет. Замуж мне еще рано. Я слабая. Тяжелую работу делать не могу. Хвораю часто.
– Но тогда зачем?
Анна подняла на него серые глаза, полные чистосердечного изумления.
– Они бы тебя убили.
– Ладно. Я твой должник, – признал Обр. – Потом сочтемся. Но ведь я-то здесь не останусь, все равно уйду.
– Если уйдешь, тебя снова ловить начнут.
– Не поймают.
– Однажды уже поймали.
– Случайно. Не повезло. Так вот, пойми своей глупой головой, я уйду, а тебе здесь жить. С этими… – Он мотнул головой в сторону площади. – Тебе же никакой жизни не будет. Загрызут.
– Ну что ты. У нас в городе люди добрые. А разве тебе у меня было плохо? Ушел – и сразу вон чего сталось.
Обр уткнулся подбородком в сцепленные на колене руки.
– Плохо ли, хорошо ли, а я как всякий поганый смерд жить не стану. Я Хорт.
– Я