Я зашипела от боли и посмотрела на него. Он ответил мне предупреждающим взглядом.
– Ваше Величество, мы немного задержимся, – сказал он достаточно громко, чтобы король его услышал, но тот никак не отреагировал.
Мы разошлись в стороны, пропуская охрану. Через пару минут спина Эльиньо Третьего затерялась среди шелков и разноцветья нарядов.
– Мы не идём? – спросила я с некоторым облегчением.
– Идём, – с ухмылкой ответил мой шеф.
– Как я должна себя вести и что делать?
– Улыбаться и рта не раскрывать.
– Что, даже есть нельзя? – уточнила я со смешанными чувствами. С одной стороны, я уже проголодалась, с другой – не хотелось смешить высшее общество корявые манерами.
– Есть можно, – недовольно буркнул Лео. – Так, уже пора, – вдруг заявил он и обернул мою руку о свой локоть. – Идешь, смотришь на Его Величество влюбленными глазами и улыбаешься. Что бы ни было – смотришь и улыбаешься. Ясно?
– Угу, – кивнула я, натягивая улыбку и поддавая жару во взгляд. – Улыбаемся и машем.
– Махать не нужно. Это будет перебор, – поправил шеф.
– Фраза у нас есть расхожая. Я потом как-нибудь расскажу эту историю, – я посмотрела на шефа.
Он застыл, подобрал челюсть, сглотнул и перевел взгляд с меня на дверь:
– На короля влюбленными глазами смотреть. Ясно? – рыкнул он и потянул меня ко входу.
Нервный он какой-то…
Шеф потащил меня к Его Величеству, который стоял в компании знакомой мне Жюли, только более одетой, и отягощенного животиком и залысинами, но еще вполне крепкого вельможи. Кажется, в доспехах он чувствовал бы себя лучше, чем в придворных одеждах. Во всяком случае, бант на шее ему точно жал.
– …Нам очень жаль, что виконтессе та Берно пришлось столько пережить за эти два дня, – выражал свои соболезнования король.
– Я надеюсь, – скорчил физиономию вельможа, видимо, тот дядя-герцог, о котором говорил Лео. Судя по тону, он чувствовал себя на коне, и скучковавшиеся неподалеку участники званого обеда лишь делали вид, что беседовали, а по факту грели уши в предвкушении сенсации.
– Мы даже не знаем, что будет достаточной компенсацией за нанесенную ей душевную рану, – Его Величество приложили руку к груди, двуличный паяц.
– Да, это будет очень