– Я был в плавании, потом карантин. Василий, ты не знаешь, где моя семья, что с Ефросиньей?
– Ефросинья? Так все умерли! Весь дом вымер! А потом сгорел! – Богдан видел своего собеседника, почувствовал паузу в его речи перед последней фразой и разглядел, как забегали его глаза.
– Вы сожгли мой дом? – прямо спросил он соседа.
– Что ты?! Как мы могли! Он сгорел сам! Но там все умерли, все! Оттуда долго не раздавалось ни звука! Сам понимаешь, чума!
– Ты, Василий? Как же так, ты был гостем на моей свадьбе?
– Что ты знаешь? Ты не видел чумы! Не понимаешь ужаса смерти, которая может взять любого и даже тебя! Уйди! – и окно захлопнулось.
Горечь подтупила к горлу Богдана. Он упал на колени, просто захлёбываясь желчью, его рвало на покрытые копотью камни улицы.
Гешов бродил по городу до ночи. За конём он нисколько не следил, и чудо, что тот увязался за хозяином. Наконец, уже в полной темноте, которую разгоняли редкие фонари, он постучался в дверь епископа Автонома. Иерарх жил в небольшом доме, не демонстрируя своё положение. Богдана здесь хорошо знали, тот всегда жертвовал средства на церковные нужды и не раз бывал у иерарха.
Дверь открылась, служитель посмотрел на него и молча отвёл к епископу, будто его давно ждали. Автоном кивнул ему на стул около своего стола в кабинете, закончил что-то писать, перекрестился на иконы и устало спросил:
– Давно вернулся?
– Сегодня из карантина вышел, Владыка.
– Что пришёл?
– Покаяться хочу!
– В чём? – искренне удивился Автоном.
– Это я чуму в город привёл, Владыка! – Богдан хотел выкрикнуть это, но вышел только сдавленный всхлип.
– Что? – Автоном посуровел и напрягся, – Как ты?
– Я! Точно знаю! В карантинном доме все говорят, что заразу притащил турок, который краденые драгоценности Трапезундского паши под видом женских вещей для Замойских в Могилёв вёз. Я привёз турка из Трапезунда. Он как раз тканями, да вещами торговал, только вот подозрителен турок был – деньгами сорил, да и Ефросинье он как раз серьги подарил. Я его тайно провёл в город без карантина и досмотра и передал его Симону Сапогу, чтобы тот его в Могилёв доставил.
– Того самого турка? – епископ неверяще покачал головой.
– Точно. Да и слуги его ещё в Трапезунде заболели. Я виноват, больше некому.
– Ох, беда! – владыка встал из-за стола и заходил по комнате, – Как же ты, Богдан?
– Деньги мне глаза застили, Владыка! Мне всегда везло…
– Деньги… Вот мог бы и догадаться, что ты слишком азартен, мальчик…
– Владыка, а моя семья? Может, кто уцелел? Сестра должна была спрятаться в моём доме…
– Хотел бы я дать тебе надежду, но… В городе никого из твоих в живых нет точно, а за город кордоны не выпускали. Трупы закапывали без опознания, часть сожгли, иногда вместе с домами. Если не твои капитаны вывезли…
– Нет, Владыка… Наказывает меня Бог…
– Сын мой, пути