Словно вспомнив о чём-то, она стремительно развернулась, выдвинула ящичек стола и извлекла из него небольшую книжицу, чернильницу и перо.
– Вот, возьми, – сказала миссис Вильерс, протягивая всё это мне.
Я удивлённо посмотрела на неё, но не решилась протянуть руки, чтобы взять столь ценный подарок.
– Да не бойся, – госпожа улыбнулась. – Я хочу, чтобы ты тренировалась не только в чтении, но и в письме. Тренируйся, когда у тебя будет свободное время.
– Но я не… – я в смущении указала на чернила.
– Не умеешь пользоваться чернилами? – уточнила госпожа.
Я кивнула и опустила взгляд, полагая, что мои слова должны были рассердить госпожу, но она лишь спросила:
– Как же ты училась писать?
– Я рисовала буквы угольком из очага.
Брови на лице госпожи поползли вверх от удивления. Она поджала губы и несколько мгновений озадаченно смотрела на меня.
– Что ж, – сказала она, наконец. – Это не так уж и плохо. Общий принцип ты всё равно знаешь, а чистописанием мы займёмся отдельно. Пользоваться же чернилами легко. Смотри.
Миссис Вильерс положила книжицу на стол и открыла её. Книжица оказалась полна пустых страниц. Ловким движением госпожа открыла чернильницу и поставила её рядом с книжицей, а сама же взяла перо.
– Главное, – сказала миссис Вильерс, – макать перо в чернила осторожно и никуда не торопиться.
Подтверждая свои слова, она осторожно макнула кончик пера в чернила и на развороте обложки книжицы осторожно вывела несколько букв.
– Бетти, – прочитала я.
Госпожа улыбнулась, отложила перо и плотно закрыла чернильницу.
– Видишь, – сказала она, – ничего сложного. Пиши понемногу каждый день, и твой навык станет не хуже моего.
– Но что же мне писать, госпожа? – удивилась я.
Я обучалась письму под диктовку тетушки Рут, читавшей Евангелие от Матфея, и сейчас испытывала немалую растерянность. Услышав мой вопрос, миссис Вильерс лишь пожала плечами.
– Не знаю. Например, записывай всё, что видела интересного за день. Или пиши о своих чувствах. На самом деле то, о чём ты будешь писать, совершенно не важно, главное, чтобы ты не забывала, как это делается.
С этими словами миссис Вильерс отпустила меня, и я, прижимая к сердцу бесценный дар хозяйки, отправилась в свою комнатушку и плотно закрыла дверь.
18 июля 1848 года. Десять часов после полуночи.
Ночь прошла, казалось, за одно мгновение. Вечером, отправившись к себе в комнату, я долго не гасила свечу. Снова и снова я открывала книжицу, в которой хозяйка своей рукой написала моё имя. Мне казалось, что всё это сон. У меня никогда не было собственной бумаги, не говоря уже о чернилах. Я прикасалась к желтоватым листам, и мне чудилось, что это не просто бумага, а некий магический атрибут, одним своим существованием превращающий