– Теперь, главное, его одного оставлять не нужно, а то ему в одиночестве сейчас мелькание начнется: либо жуки, либо мыши… Нужно вот за Христофором Романычем послать. Пусть его попьет с ним недельку. Чиновник тут у нас такой поблизости есть, – добавила она в пояснение, – из отставных, из прогорелых. Уж очень он для пьяного-то человека хорош: от безобразия удержать, укротить, позабавить – на все мастер. Он и пить будет, а ума никогда не пропьет. У него завсегда благоразумие в голове, потому вино это самое в него все равно что в прорву…
– Так пошлите, родная, а то что же Семену Семенычу одному томиться!
– Беспременно пошлю. Пусть у нас погостит недельку. Он не корыстен. Ему ежели красненькую прожертвовать, так с него и довольно… Я бы и сейчас послала, да он днем-то синиц на Волковом поле ловит.
Вечером кухарка Турковых была послана за Христофором Романычем. Христофор Романыч тотчас же явился и вступил в должность сиделки и собутыльника при Семене Семеныче.
– Уж измысли, голубчик, что-нибудь новенькое, позабавь его… – упрашивала чиновника Платонида Сергеевна.
– Ах, господи! Будьте покойны… Мы запойных-то как свои пять пальцев знаем! Неужто нам в первый раз? – говорил тот и измышлял забавы…
Забавы эти заключались в следующем: то Христофор Романыч ловил в кухне тараканов и, наклеив им на спину вырезанных из бумаги солдатиков, выбрасывал их за окошко, то рисовал на бумаге какую-то харю, надписывал над ней «дурак» и, запечатав в конверт с пятью печатями, выбрасывал также за окошко на улицу и тому подобное. Вся суть забавы заключалась в том, что около еле ползущих от бремени тараканов останавливался дивующийся народ, а конверт схватывал какой-нибудь прохожий, быстро его распечатывал и, сделав кислую мину, бросал от себя. Семен Семеныч в это время стоял, притаившись у окна, и хохотал. После каждой забавы следовала выпивка. Пили простую очищенную водку, но называли ее настойкой по имени того предмета, который был опущен в графин. В выборе предмета, то есть настоя, не стеснялись. В графин с водкой опускалась то ружейная пуля, то гвоздь, то медный грош, то пуговица от брюк, и тогда водка называлась «нулевкою», «гвоздевкою», «грошевкою» и т. п.
– А ну-ка, выпьем пуговичной-то, – говорил Христофор Романыч. – Пуговичная хороша: она желудок застегивает.
Посуду, из которой пилось, также разнообразили. То пили из крышки от самовара, то из помадной банки, то хлебали с ложки.
– А ну-ка, звезданем теперь из лампадки! – восклицал Христофор Романыч.
И Семену Семенычу было весело.
Так веселился он два дня, но на третий забавы эти надоели ему, и он опять загрустил.
– Господи, – говорил он, обливаясь пьяными слезами, – мы теперь здесь пьянствуем, а бедный мой старший молодец, Амфилох Степанов, сидит в лавке и, может, не пивши, не евши!
– Ну, ублаготворишь его после чем-нибудь! – утешал Христофор Романыч. – Неужели уж за хозяина какую ни на есть недельку и поработать