Я всё же попыталась брыкаться. Однако покидать машину, что мчится на всех парусах, – безумство, а я ещё с головой дружу. Поэтому притихла и расслабилась, насколько это было возможно. Что за день такой полосато-чудовищный сегодня?
– Ну, и что всё это значит, Иванов?
– Я тебя похитил, – заявляет он мрачно.
– Поздравляю. Тебя посадят. И дети твои останутся без отца.
– Сиротами, значит.
– Ну, у них есть мать, – возражаю я. – А если есть мать, значит порядок. Обычно наличие отца – явление номинальное.
Философия так себе, но надо же о чём-то беседовать, пока меня похищают. За разговор о матери его сыновей я готова себе язык по самые колени откусить.
– Вот, значит, как ты рассуждаешь об институте брака и о роли отца в семье, – злится Иванов и закладывает вираж.
– Ты полегче на поворотах, а то они тебя преждевременно потеряют. Отец в тюрьме – всё же живой отец.
– Да, ты права, – едет он чуть тише. – Тем более, что у моих детей матери нет.
Как нет?! Я смотрю на Димку во все глаза.
– Прости, – выдавливаю из себя, покрываясь холодным потом. Как-то я об этом не подумала. И всё совершенно в другом свете мне видится.
Димка кивает, принимая извинения, но всю оставшуюся дорогу мы молчим. Он машину ведёт, а я перевариваю его слова. Кручу так и эдак. Даже во времени потерялась. И когда машина плавно притормаживает, испуганно смотрю на Иванова.
– Мы приехали, – говорит он мягко. – Пойдём.
Не знаю, что мною тогда руководило. Наверное, я не отошла от шока. И расспросить хотелось, и язык онемел. Как о таком спрашивать-то?! Поэтому я сразу и не поняла, куда он меня ведёт, хотя по логике жанра должна была догадаться.
Элитная высотка. Охрана на въезде. Консьержка в подъезде, которой Димка кивает, как хорошей знакомой.
– Вы вернулись, Дмитрий Александрович? – вопрошает старушка, похожая на сову. Она маленькая и вся какая-то кругленькая: щёчки, фигура, очки на пол-лица с бифокальными линзами. Фигура у неё тоже на шар похожа, но старушка уютная какая-то, домашняя, как плюшевая игрушка. Волосы у неё кокетливо-фиолетово-синие – пушистое облачко круглой формы. Я смотрю на неё во все глаза.
– Да, Фрида Оскаровна, няню привёз.
– Дай-то Бог, – всплескивает она пухлыми ручками и рассматривает меня внимательно.
Мне бы сказать, что это неправда, но у меня язык к нёбу прирос. А пока я пытаюсь рот открыть, Иванов меня в лифт запихивает.
– Я не могу, – разлепляю я губы, когда мы уже приехали. Кажется, последний этаж. Но я не уверена: вообще плохо соображаю.
Димка ничего не говорит, открывает дверь своим ключом. У него прихожая, как половина моей квартиры. А когда-то мы были просто студентами. Простыми, но счастливыми.
Зачем я об этом вспоминаю – не знаю. Где-то там слышны голоса. Низкий женский и детские.
– Дети, я дома! – выдаёт Димка,