– Эй, майор! Давай следующего!
Я вывел немку на платформу. В проеме покачивался красный подвесной вагон. Старые доски прогибались под ногами. Я шел медленно и смотрел вниз. Лысый через стекло следил за нами. Мэд все еще не пришла в себя и дрожала, будто ей было холодно. Сапожки и скомканный рюкзак она прижимала к груди. Перед выдвижной дверью вагона я остановился, взялся за ручку, нарочно подергал ее на себя, хотя она открывалась, как в купе, в сторону.
Я не поднимал глаз, но чувствовал на себе взгляд лысого. Два шага по платформе, за вагон, и оттуда можно спрыгнуть вниз. Высота – не больше трех метров, это, собственно, пустяк, несильный удар по ногам. Если это сделать быстро, то лысый не успеет выстрелить. Но черт возьми как быстро объяснить Илоне, что нужно сделать?
Я снова дернул ручку двери на себя. Еще выиграл несколько секунд. Но что они мне давали? Все равно я не мог оставить Илону и бежать один.
Лысый приоткрыл дверь и выставил ствол:
– Ты у меня сейчас доиграешься.
Я сразу "вспомнил", как открывается дверка вагона. Мэд вошла в вагон первой. Пол закачался под ее ногами, и она испуганно схватилась за поручень.
– Сядь, – сказал я ей, взял девушку за плечи и подтолкнул к скамейке.
– Was wird geschehen? – бормотала она, заталкивая сапожки в рюкзак. – Armer Grossfater, er wird verruckt, wenn er erfahrt, welches Ungluck hat mich getroffen[4].
Я подошел к торцевому борту и посмотрел через окно наверх. Из диспетчерской выглядывала обезьянья физиономия Бори. Техник жестикулировал, шевелил губами, усердно демонстрируя свое сочувствие.
Он готов отправить он нас на станцию "Старый кругозор", на высоту три тысячи двести, думал я. А что будет потом? Что задумали бравые ребята с автоматами? Станут требовать от властей денег и готовый к вылету самолет?
День утекал все глубже за горы. Снежные склоны окрасились в бледно-голубой цвет, словно я смотрел на них через светофильтр. Если сначала эта злополучная история вызывала у меня любопытство, то теперь на душе не осталось ничего, кроме усталости и легкого раздражения. Вместо того, чтобы отвязываться в уютном баре, наполненном запахом кофе, вина и французских духов, я сидел в вагоне, куда меня загнала лысая обезьяна, глубокомысленно смотрел в перепуганные глаза переразвитой Илоны и вспоминал какие-нибудь немецкие анекдоты, которые ей можно было бы с умным видом промычать. Как назло, ничего веселенького я вспомнить не мог и, мысленно плюнув на коммуникацию, стал думать о том, какими последствиями может обернуться для меня этот финт с террористами.
В это время на платформе появилась молодая дамочка лет двадцати восьми в безобразно-привлекательных лосинах, напоминающих по расцветке трупные пятна, и в овчинной безрукавке, одетой поверх ядовито-желтого свитера. Ее лоб обтягивала такая же желтая повязка, и в мочках ушей покачивались капли янтаря. Она напоминала индонезийскую ниаску, для которых желтый цвет символизирует чистоту, благородство и процветание. Похоже, что лысый попросту вытолкнул дамочку на