И в пути народ мой. «Гилель» и возрождение еврейской жизни в бывшем СССР. рабби Йосси Гольдман

из пятнадцати детей почтенной семьи из Венгрии, его же отец был известным судьей раввинистического суда и одним из глав общины. В 1937 году отца призвали в венгерскую армию, где он подвергся таким жестоким антисемитским нападкам, что дезертировал и на первом подвернувшемся судне отплыл в Палестину. Именно это стечение обстоятельств его и спасло. Из всей его семьи холокост пережили только две сестры: одна еще до войны уехала из Европы – последовала за возлюбленным в Мексику, а еще одна уцелела в Освенциме; все остальные погибли. В Палестине отец встретил мою маму Белу, вскоре они поженились и вырастили троих детей: Энди, Рейчел и меня.

      Не помню, чтобы дома у нас говорили о холокосте. О том же рассказывают и мои сверстники, взрослевшие в то время в домах родителей из Европы. О трагедии, унесшей жизни стольких родственников, речь заходила редко. Люди будто бы стыдились того, что уцелели. Но хотя разговоров и не велось, тема, видимо, витала в воздухе – первые мои воспоминания о ней относятся к раннему детству, когда я с азартом собирал марки. Мне подарили немецкие марки с портретами Адольфа Гитлера. Помню, с каким удовольствием я их сжег. Мне тогда было пять-шесть лет – видимо, рассказы о холокосте уже тогда произвели на меня сильное впечатление. «Пусть не повторится» навсегда стало моим девизом.

      В студенческие годы и впоследствии, когда я стал молодым раввином, я научился применять тот же девиз – «Пусть не повторится» – к положению евреев в СССР. Мне не хотелось, чтобы этих евреев постигла та же судьба, которая постигла их собратьев почти повсюду в Европе во времена моих родителей.

      В двадцать семь лет я, с девятнадцатью коллегами-раввинами, попал в полицейский участок Сан-Франциско. Мы приковали себя к воротам советского консульства, чтобы привлечь внимание всего мира к невыносимым условиям, в которых живут евреи в СССР. Мы выкрикивали: «Let my people go!»[1] – эти слова успели стать боевым кличем всех свободолюбивых людей по всему миру. Шел 1973 год, я проходил второй год обучения на раввина в Консервативной синагоге мозаичного закона в Сакраменто, штат Калифорния. Я был раввином-«активистом»: помимо служения занимался общественной работой и поддерживал Государство Израиль и угнетенных евреев. Большинство моих прихожан одобряли эту мою внеслужебную деятельность, но были и такие, кто открыто выражал свое неудовольствие. Но я продолжал этим заниматься все тринадцать лет, которые прожил в Сакраменто.

      Алия

      С самого дня своего знакомства в «Раме», еврейском лагере в Массачусетсе, где можно было остановиться на ночь, мы с Джуди начали обсуждать наше общее желание переселиться в Израиль. Даже в приглашении на нашу свадьбу отразились наши сионистские устремления: мы с гордостью сообщали, что брак наш состоится 20 сентября 1970 года, то есть в четвертую годовщину воссоединения Иерусалима. Через два года мы перебрались в Сакраменто, где я занял пост раввина в Конгрегации мозаичного закона. Мы с Джуди рассчитывали, что за два года моего служения сможем скопить достаточно денег