– Но вы же…
Председатель перебил:
– Господин прокурор! Она и в списке значится Пелагеей. Вы поглядите!
– Тогда я ничего не имею…
Он стремительно раздвинул фалды сюртука и сел, бросив строгий взгляд на обвиняемого и защитника.
Караулова ждала. Получалось что-то нелепое. В публике говор становился громче, и судебный пристав уже несколько раз строго оглядывался на зал и поднимал палец. Не то падал престиж суда, не то просто становилось весело.
Тише там! – крикнул председатель. – Господин пристав! Если кто будет разговаривать, то удалите его из зала.
Поднялся присяжный заседатель, высокий костлявый старик, в долгополом сюртуке, по виду старообрядец, и обратился к председателю:
– Можно мне ее спросить?.. Караулова, вы давно занимаетесь блудом?
– Восемь лет.
– А до того чем занимались?
– В горничных служила.
– А кто обольстил? Сынок или хозяин?
– Хозяин.
– А много дал?
– Деньгами десять рублей, да серебряную брошку, да отрез кашемиру на платье. У них свой магазин в рядах.
– Стоило из-за этого идти!
– Молода была, глупа. Сама знаю, что мало.
– Дети были?
– Один был.
– Куда девала?
– В воспитательном помер.
– А больна была?
– Была.
Старик сухо отвернулся и сел и, уже сидя, сказал:
– И впрямь, какая ты христианка! За десять рублей душу дьяволу продала, тело опоганила.
– Бывают старички и больше дают! – вступилась за подругу Пустошкина. – Намедни у нас тоже старичок один был, степенный, вроде как вы…
В публике засмеялись.
– Свидетельница, молчите, – вас не спрашивают! – строго остановил председатель. – Вы кончили? А вам что угодно, господин присяжный заседатель? Тоже спросить?
– Да уж позвольте и мне слово вставить, когда на то дело пошло… – тонким, почти детским голоском сказал необыкновенно большой и толстый купец, весь состоящий из шаров и полушарий: круглый живот, женская округлая грудь, надутые, как у купидона, щеки и стянутые к центру кружочком розовые губы. – Вот что, Караулова, или как тебя там, ты с богом считайся как хочешь, а на земле свои обязанности исполняй. Вот ты нынче присягу отказываешься принимать: «Не христианка я»; а завтра воровать по этой же причине пойдешь, либо кого из гостей сонным зельем опоишь, – вас на это станет. Согрешила, ну и кайся, на то церкви поставлены; а от веры не отступайся, потому что ежели ваш брат да еще от веры отступится, тогда хуть на свете не живи.
– Что ж, может, и красть буду… Сказано, что не христианка.
Купец качнул головой, сел и, подавшись туловищем к соседу, громко сказал:
– Вот попадется такая баба, так все руки об нее обломаешь, а с места не сдвинешь.
– Они и толстые которые, господин судья, не все честные бывают… – вступилась Пустошкина. – Намедни к нам один толстый пришел, вроде их, напил, набезобразил, нагулял, а потом