Шептун умел спать и стоя, прислонившись к опоре, но не решался. То, что охраняет его, – не столб калитки, чесать об это бока – может быть сочтено за оскорбление. Стоял и наблюдал, что еще предпримут стражи. Медленно текли звезды вокруг Железного кола. Движения стражей делались все рыхлей и неуверенней. Вот один сделал выпад, взмах посоха – и задергался, как муха в паутине, кряхтя от боли. Крепко держали крючковатые колючки дерева! Сразу две ветви вцепились в руку посягателя и тянули эту руку вверх и вперед, туда, где стоял признанный ими повелитель. По рукаву расползались мокрые темные пятна. Со стуком упал посох на ссохшуюся глину двора, пойманный пытался тормозить каблуками, но расстояние между ним и Шептуном сокращалось, а в шелесте ветвей слышался теперь мясной, хрящевой хруст. И книжник понял. Нож распорол горло полувисящего. Колючки тут же отпустили, и последнюю свою минуту оплошавший страж провел в руках Шептуна у ствола дерева, орошая его соком жизни. А потом, как опустевший бурдюк, ополз к подножию.
Шептун перевел дух и услышал дробный топот удирающего стражника, оставшегося в одиночестве. Теперь ветви дерева шелестели в невообразимой высоте. Плеском и клекотом летящей на полночь гусиной стаи доносился их голос. Пока беглец подымет тревогу, пока настоятель совершит необходимые обряды, пока… – пройдет немало времени. Он уложил мертвеца вдоль стены хижины, там, куда солнце не заглядывало, сложил как положено его руки и ноги, закрыл лицо полой халата. И предался отдыху. Сегодня растущий получил пищу, о новой позаботиться будет пора с новым ударом полуночного гонга.
Однако отдыхать долго не пришлось. Земля, к которой обращено было правое ухо Шептуна, низким гулом дала знать: идут. Лязг металла слышался в том гуле, тяжкая поступь многих обутых в тяжелые сапоги ног и клокочущая в глотках месть. Уже не за козленка – за собрата. То есть за право питаться податью с округи, проводя месяцы летнего зноя в тени кумирен.
Солнце выжигало небосвод добела, как сковородку перед укладкой во вьюк. Но встав, Шептун его не увидел. Дом и двор полностью укрывало пятнистым шатром. Густые сумерки стояли под его сенью, осторожно приходилось ступать, иначе нога могла угодить в ров, проникающий в землю до сердца тьмы ее. Рвы бежали от дерева к ограде, поглощая