Ворота Холлертау закрывались за нашей машиной, а из толпы на меня посмотрел Чарли. Я вздрогнула, сердце забилось часто-часто, но это оказался не Чарли, просто кто-то неуловимо похожий.
Тонкую фигуру на ступенях Центрального корпуса я заметила издалека. Катарина нетерпеливо переминалась с ноги на ногу и вытягивала шею, изнывая от готовности броситься в работу. Не дожидаясь, пока мы остановимся, она резво сбежала по ступенькам и, опережая водителя, распахнула мне дверь. Она представляла идеальный тип секретаря: никогда ничего не забывала, не путала и находила выход из любой ситуации. Не представляю, что бы я без нее делала эти три года.
Я выскочила из машины, собираясь ринуться в парк и хотя бы пять минут посмотреть, как играет Рик, но тут же остановилась: совет начался, а опаздывать – дурной тон.
– Ваше Величество, – Катарина прижала к себе электронный планшет и понимающе улыбнулась, – я сдвинула расписание. Совет начнется через пять минут. Но если вам нужно еще время, я предупрежу советников и канцлера, что вы подойдете позже.
– А они уже собрались? – Как же заманчиво. Я шагнула в сторону парка.
– Да, Ваше Величество. Но зато я выкроила вам два часа перед ужином – вы будете совершенно свободны.
– Спасибо, фрау Хафнер. – Дорожка в сад манила, но все же я шагнула к лестнице. Пять минут нужны как раз на то, чтобы преодолеть путь до зала заседаний. – Почему Его Светлость не открыл совет?
Отец иногда так делал, не дожидаясь меня, если предполагалась рутина.
– Его Светлость уехал в Лангдорф к Верховному судье и вернется часа через два.
Плохо, что отца не будет на совете и он не поможет, но, с другой стороны, это означает, что сегодня не планируется решение безумно важных вопросов.
Перед смертью король назначил регентом моего отца. С тех пор он сидел рядом на совете и в Парламенте, визировал все указы неопытной королевы, но еще по какой-то причине король решил, что по достижении двадцати двух лет я преисполнюсь мудрости и благоразумия, и регент мне больше не понадобится, что и зафиксировал своим наивысшим указом, а это означало, что через месяц мой период ученичества закончится.
Переход к конституционной монархии шел тяжело, в основном, из-за Шона Рейнера, который затягивал реформу изо всех сил. Он хотел сохранить абсолютную монархию, но сторонников у него было мало, потому что все стремились в Евросоюз. Я привыкла опираться на мнение отца по всем вопросам, связанным с политикой, этикетом или управлением, и иногда выходило, что это я затягиваю переход, хотя вообще-то его поддерживала. Отец не любил спорить, и я тоже, но как-то так выходило, что его мнение побеждало чаще.
Именно поэтому, из-за нежелания споров и скандалов, я до сих пор не рассказала ему, что таких, как я, убивает инквизиция. Просто не знала, как это подать.
– Позвольте забрать. –