Так и сидели: девчонка в красной ветровке и с бесполезным зонтиком и черноволосый взъерошенный пацан – в рубашке, шортах, босиком… и с танковым шлемофоном на коленках. Не зная, что этот день навсегда расколет Димкину жизнь на «до» и «после».
Воробушки мокрые, да и только.
Глава 1. Сердце не бьётся
– Дома…
Она выдохнула это на лестничной клетке, привалившись лбом к двери родной квартиры, и как только слово сорвалось с губ, Янку накрыло пониманием, что она сказала это слишком рано.
Надо было сначала войти, запереть за собой дверь, забиться под одеяло…
Не дыша, Янка провернула ключ и по миллиметру надавила на дверную ручку. Вдруг всё-таки получится сделать вид, что ничего не случилось?
Или мама ждёт на пороге и сейчас расплачется от облегчения, что дочь нашлась? И вот тут-то Янка ей всё расскажет – и про Вика, и… Нет, пожалуйста, давайте всё просто приснилось!
– Я дома, дома, дома, – шептала Янка, торопливо разуваясь в тёмном коридоре. И, наконец, набралась решимости и тихонько спросила в воздух: – Ма-ам?
Тишина.
Янка шагнула в комнату, огляделась… Пусто.
Не сдаваясь, она щёлкнула выключателем и, жмурясь от света, позвала уже в полный голос:
– Мам? Ты где?! Тут такое дело, я…
Пустые кровати, пустая комната. Янка метнулась обратно в коридор, из него на кухню, в ванную, звала, хлопала дверями, зажигала свет:
– Мам! Мам-мам-мам…
Квартира была пуста.
«Я не проснулась! – обрушилась на Янку мысль. – Это всё тот же сон! Этого не может быть!»
В который раз выскочив в тёмный коридор, Янка запнулась о ремень своей сумки, дрыгнула ногой, теряя равновесие, но в последний момент успела ухватиться за раму коридорного зеркала.
Прилепленная к раме записка оказалась строго напротив глаз: «Имей совесть, включай телефон! Меня домой не жди, ужинай сама, буду утром».
Янка три раза перечитала записку – буквы перед глазами прыгали кузнечиками.
– Меня не было дома. И мама этого не знает, – сообщила она вслух и стукнула кулаком по зеркалу, дзынькнувшему в ответ. – Не знает!
Облегчение мешалось с обидой, закипая на медленном огне ещё не угасшей паники.
С зеркальной глади на Янку глянуло тёмное отражение, в котором едва угадывалась пятнадцатилетняя девочка-подросток – уже не ребёнок, всё ещё не взрослая девушка, серединка на половинку со злыми испуганными глазами, ореолом выбивающихся из-под капюшона пружинок-прядей и в скрадывающей фигуру чёрной толстовке. Тёмные волосы, тёмные глаза, вечно искусанные губы.
Не человек, а горький шоколад.
Янка протяжно выдохнула и скинула капюшон. На плечи давили тишина, одиночество и ощущение, что мама ушла, как папа – навсегда. И дочь им не нужна.
«Не нуж-ш-шна-а…»
Всколыхнувшаяся злость заглушила все чувства и, подхватив душной