Г. А. Тосунян и А. Ю. Викулин предлагают под денежными средствами или иным имуществом, приобретенными заведомо незаконным путем, понимать «денежные средства или иное имущество, полученные в результате: 1) совершенных из корыстных побуждений или по найму преступлений средней тяжести, максимальное наказание за совершение которых равняется или превышает четыре года лишения свободы; 2) тяжких преступлений, совершенных из корыстных побуждений или по найму; 3) особо тяжких преступлений, совершенных из корыстных побуждений или по найму»[215]. Данное определение представляется излишне многословным и нарушающим «принцип лексической экономии законодательного материала»[216], что может затруднить его восприятие, «несмотря на кажущуюся информативную полноту»[217].
Единообразный подход к определению «преступного» пути приобретения предметов легализации необходим еще и потому, что «новая концепция уголовной политики предполагает равную юридическую защищенность всех граждан, безотносительно к их социальному положению, национальной принадлежности, роду занятий, идейным убеждениям, другим социально-демографическим и индивидуальным особенностям. Гуманизм кончается там, где начинается селекция людей и целых социальных групп с точки зрения того, заслуживают ли они к себе гуманного отношения»[218] (курсив наш. – О. Я.). Поэтому избирательный гуманизм, продемонстрированный законодателем в ст. 174, 1741 УК РФ, представляется необоснованным.
Отчасти он может объясняться «виктимо-анонимностью» (отсутствием персонификации жертв экономических преступлений[219], к каковым относятся и преступления, предусмотренные статьями 193, 194, 198, 199, 1991 и 1992 УК РФ). Их отличает отсутствие прямого контакта с жертвой, они совершаются опосредованно – через систему банковских расчетов, платежей, при посредстве электронно-информационных сетей, через подчиненных, сотрудников фирмы, которые часто не посвящены в преступные замыслы