Он никогда не расстанется с этими горами, с этими оливами, со своей Сицилией. Тури лишь смутно представлял, какой будет его грядущая слава, но знал, что она его ждет. Нет, он больше не бедный крестьянский юноша, боящийся карабинери, судей, коррумпированные власти.
Они уже спустились с гор на одну из дорог, что вели к Монтелепре. Прошли запертую на висячий замок придорожную часовенку Девы Марии с младенцем; выкрашенное в голубой цвет гипсовое одеяние святой сияло в лунном свете, словно море. От сладкого духа цветущих садов у Гильяно кружилась голова. Он видел, как Пишотта остановился понюхать ветвь дикой груши, источавшей в ночном воздухе одуряющий аромат, и ощутил прилив любви к другу, который спас ему жизнь, – любви, коренившейся в их детстве, проведенном вместе. Тури хотел разделить с ним свое бессмертие. Нет, они не умрут двумя безвестными крестьянами в сицилийских горах. В приступе воодушевления Гильяно воскликнул: «Аспану, Аспану, я верю, я верю», – и бегом помчался вниз по склону, удаляясь от призрачных белых скал, мимо статуй Христа и святых мучеников, поставленных сверху запертых на засов деревянных часовен. Пишотта бежал следом, хохоча, а месяц освещал им путь к Монтелепре.
Предгорья перешли в зеленое пастбище, через сотню метров заканчивавшееся черной стеной домов на виа Белла. За этой стеной у каждого домика имелся огород с помидорами, а кое-где с одинокой оливой или лимонным деревцем. Калитка в огород Гильяно была не заперта, и двое юношей тихонько нырнули внутрь. Мать Гильяно уже ждала их там. Она бросилась к сыну в объятия; по щекам у нее лились слезы. Женщина целовала его, шепча: «Сынок мой любимый, мой сынок», – и Тури Гильяно вдруг понял, что сейчас, стоя под луной, впервые в жизни не может со всей полнотой чувства откликнуться на ее любовь.
Приближалась полночь, луна светила ярко, и они поспешили в дом, чтобы не попасться на глаза шпионам. Окна были закрыты ставнями, родственники со стороны обеих семей, Гильяно и Пишотта, караулили на улицах, чтобы предупредить о приближении патруля. В доме друзья и семья Гильяно собрались, чтобы отметить его возвращение. На столе дожидался ужин, достойный праздника Святой Пасхи. У них была всего одна, последняя ночь, прежде чем Тури уйдет жить в горы.
Отец Гильяно обнял его и похлопал по спине в знак одобрения. Две сестры Тури тоже были там, как и Гектор Адонис. А еще мать пригласила соседку по имени Ла Венера – вдову лет тридцати пяти. Ее муж был знаменитым