– Тебя выгонят, – говорю я.
– И правильно сделают. В детстве мне хотелось стать пожарным, а не дуреть от этих многоклеточных червей и всякой там гистологии… Ну и дурак же ты, Колян.
Теперь я уже злюсь по-настоящему. Он мне прямо-таки поет про счастье, а я и слова не могу сказать о том, что знаю. Егор тоже пристает ко мне с разговорами. Если бы им сказать, они бы быстро заткнулись. Но это выше моих сил. Им станет хуже, чем мне.
– Почему везет дуракам? – не унимается Санька. – Почему это они такие везучие?
– Ты первый умник на курсе. Да?
– Наверное.
– Но это еще не значит, будто я дурак. Да?
– Самый настоящий. На! Покури еще.
Я затягиваюсь снова. Зачем это мне? У меня вечером спарринг. Но я все-таки затягиваюсь.
– Ты дурак, поскольку не понимаешь простых вещей. Очевидных! – говорит Санька.
– Я все понимаю.
– Нинка к тебе хорошо относится.
– Она ко всем относится хорошо.
– Особенно к тебе.
Мне становится противно от его слов. Я знаю все лучше его. Хватаю папиросину. От дыма голова словно чужая. Рывком открываю входную дверь. Оборачиваюсь и кричу чужим языком чужие слова:
– Идите вы со своим пивом!
На факультете наши девицы потели от ужаса. Некрасиво так говорить о девушках, но так ведь и было. Они уселись на подоконнике в кафетерии и бубнили, словно больные: «…и побегоша печенези… побегоша печенези… печенези-печенези…».
– Девчонки, я вам запрещаю! – Я выдернул конспект у Галины, нашего застенчивого профдеятеля, и прибил тетрадью первую майскую муху, усевшуюся на стене. – Вы же завянете! Станете желтыми от дыма, злыми от избытка ума. Вас никто замуж не возьмет! Даже «печенези»!
– Ливанов, иди вон! Тебе все до лампочки, а нас мамы ругают!
– Девчонки, весной надо влюбляться!
– Иди и влюбляйся! А нам мамы обещали подарочки за хорошие отметочки.
– От вас надо отнять юбки и выдать что-нибудь нейтральное. Проглядите вы своего печенега. Он от вас убежит. В степь ускачет. Это точно!
Меня прогнали. Час болтался по коридору истфака, ввязываясь в разговоры. Студенты, измученные экзаменационным стрессом, походили на студентов из кинофильмов. Я поплелся опять в «академичку». Только Егор сидел там. Он меня никогда не раздражает. Он словно громоотвод. Пообщаешься с ним чуть-чуть, и все становится на место. Кто-то ведь должен олицетворять здоровую силу. Вот Егор ее и олицетворяет.
– Егор, – говорю ему, – что-то мне все надоело и противно. Что-то не так, как должно.
– А как должно? – спрашивает он.
А ведь действительно интересно, как все должно. Язнаю, Егор не притворяется. Просто он такой парень – ровный и надежный, как невская набережная. Но что-то меня его надежность сегодня не трогает. Многое мучает меня, и дело тут не только в Нинке.
– Как должно? – повторяю его вопрос. – Не знаю. Но я ведь