Под покровом небес. Пол Боулз

каждый раз с новой силой бьющие по нервам. Он подошел к столам, стал переставлять стоящие на них пресс-папье и открывать ящики в поисках бумаги; бумаги не было. Поднял и потряс чернильницу, одну, другую – сухие. На кухне тем временем разгорелся какой-то яростный скандал. Почесывая недавно накусанные комарами голые части рук, он медленно вышел из писчей комнаты в фойе и по коридору проследовал в бар. Здесь тоже тускло горели редкие лампочки, но строй бутылок на полках позади стойки манил и надежно приковывал взгляд. Порт чувствовал некоторый непорядок с желудком – не то чтобы изжога, но некое предвестие боли, которая в тот момент ощущалась всего лишь как легкое недомогание неясной локализации. Смуглый бармен устремил на него вопросительный взгляд. Больше в баре никого не было. Он заказал виски и сел, стал смаковать его, прихлебывая по чуть-чуть. В каком-то из номеров гостиницы в туалете спустили воду, послышалось придушенное клокотанье унитаза.

      Неприятное напряжение внутри понемногу отпускало; наконец-то он по-настоящему взбодрился. В баре пахло затхлостью и унынием. Или, вернее, той неустранимой грустью, что свойственна вещам, пережившим самих себя. «Небось, первая рюмка, которую сегодня в этом баре налили, – подумал Порт. – Вот интересно, много ли мгновений счастья видела эта комната?» Счастье, если оно все еще существует, сюда забредает едва ли: место ему в уединенных комнатах, что смотрят на залитые солнцем улочки, где кошки с урчаньем гложут рыбьи головы; в тенистых кафе, завешенных тростниковыми циновками, где дым гашиша мешается с мятным духом горячего чая; оно живет в порту или где-нибудь в шатрах на границе с себхой (тут пришлось отмахнуться от образа Марнии в белом, ее невозмутимого лица); а то и вовсе за горами в великой Сахаре и дальше, на бескрайних просторах Африки. Но не здесь, не в этой унылой колониальной комнатенке, где, сколько ни взывай к Европе, она проявляется разве что в виде разрозненных жалких черточек, каждая из которых лишь еще одно веское доказательство изоляции; в такой комнате родина кажется еще более далекой.

      Покуда он сидел, временами делая крохотные глоточки теплого виски, из коридора послышались приближающиеся шаги. В помещение вошел юный англичанин и, ни разу даже не глянув в сторону Порта, сел за один из столиков. Порт пронаблюдал, как тот заказывает ликер, и, когда бармен оказался опять за стойкой, подошел к его столику.

      – Pardon, monsieur, – сказал Порт. – Vous parlez français?[31]

      – Oui, oui,[32] – с испуганным видом отозвался юноша.

      – Но вы также говорите и по-английски? – быстро продолжил Порт.

      – Да, конечно, – ответил тот, поставив стакан на стол и глядя на собеседника с такой миной, что Порт сразу заподозрил в нем притворщика, каких мало. Интуиция подсказала ему, что в данном случае самым верным подходом будет лесть.

      – Тогда, может быть, вы сможете мне кое-что посоветовать, – продолжил Порт с непробиваемо-серьезным видом.

      Юноша слабо улыбнулся:

      – Если это про Африку, то я, пожалуй… Последние пять лет я ведь топчу