Над заснеженной степью, третьи сутки кружила очумевшая вьюга. Ее завывание напоминало детский плач, временами переходящий в вой, похожий на вой загнанного зверя. Потом напор выдыхался, и снежное танго переходило в размеренный вальс, позволяя взъерошенным снежинкам грациозно ложиться на бескрайнее белое одеяло.
На проселочной автобусной остановке, с облезлой надписью «Березки», в вечерних сумерках маячил силуэт девушки. Очередной снежный вихрь, то и дело сбрасывал с ее головы черный капюшон, что бы заглянуть в худощавое личико, и поиграть вьющимися каштановыми кудрями. Девушка тут же накидывала капюшон обратно на голову, и продолжала вглядываться в снежный полумрак, в надежде кого-нибудь встретить, кто бы мог указать ей дорогу к селу. Рядом, на боку лежала ее черная сумка, удобно расположившаяся к ночлегу в степи. Покрутившись на месте, молодая незнакомка вынула с кармана мобильный, и с мольбой на лице, предприняла еще одну попытку набрать знакомый номер. На этот раз абонент ответил.
– Де-душ-ка! – надрывно выдавила с груди окоченевшая пассажирка.
– Катя, это ты? – послышалось в телефоне, – Ты где?
– Я на остановке, не знаю куда идти, – шевеля посиневшими губами, прохрипела она, – Ни дороги, ни домов не видно! Ужас какой-то!
– Как же тебя понесло в такую погоду? Ой, горе! Жди меня, я сейчас за тобой приду! – отозвался старик, и оборвал диалог.
Тревожные слова, прозвучавшие с телефона, тут же проглотила вьюга.
Коренастый седовласый дедушка, с аккуратной интеллигентной бородкой, просеменил по комнате своего дома к пухлой вешалке, располагавшейся у двери коридора. Там он снял поношенный белый кожух, и стал быстро одеваться.
– Надо ж было додуматься, ехать в такую пургу? Может что-то случилось? Ох-ох-ох! – бормотал он, шевеля выцветшими губами, с трудом проталкивая огромные пуговицы в тугие петельки.
Далее, накинув шапку, он щелкнул выключателем, и отворив скрипучую наружную дверь, быстро растворился в снежном вихре.
Через час, худощавая девушка уже сидела у печки, наблюдая через приоткрытые закопченные дверцы, за танцующими языками пламени, которые мигающими бликами отражались на ее сиреневом свитере. Старик хлопотал с ужином у старинного дубового стола, доставшегося ему по наследству еще от прадеда. Катя молчаливо смотрела на огонь и о чем-то думала. Время от времени по ее телу пробегала мелкая дрожь, словно к ней подключали электрический ток. Тогда она вздрагивала и энергично терла распухшие ладони, после чего крепко обнимая туловище, пыталась выдавить с себя, проникший внутрь жуткий холод.
– Катя! Катя! – бормотал дедушка, мотая головой, – Как же ты решилась пуститься в дорогу? Третий день вон как метет! Алмаз и тот носа с будки не показывает, а тебя понесло! Так и заболеть не долго!
Старик, повидавший всякого, был встревожен необдуманным поступком внучки, хотя в глубине души был и рад ее нежданному приезду.
Надо сказать, что с появлением внучки, Иван Никифорович, заметно преображался. Пульс, в дряхлом теле оживал, а иссохшая за годы одиночества душа, снова наполняясь особым, только ему понятным смыслом. Рассматривая Катю, он не уставал сравнивать ее миловидное личико с висевшей на стене фотографией, давно умершей супруги, и каждый раз поражался их удивительному сходству. Наступали даже моменты, когда ему казалось, что перед ним стоит его любимая Даша. Что творилось тогда в душе старика, можно было догадываться, о чем он, конечно, никому не рассказывал. В такие минуты, старческая память словно просыпалась, выметая с потаенных закоулков мозга, груду забытых воспоминаний, которые давно не грели душу старика. Восемнадцатилетняя Катя об этом знала, и на старческое ворчание всегда отвечала приветливой улыбкой, чем еще больше обезоруживала деда, превращая его в потерянного школьника.
Иван Никифорович возился с ужином, а Катя, продолжала отрешенно смотреть на пламя, пока не ощутила, как кончики пальцев ее рук, стали пронизывать множество мелких иголок. Скрывая проявившиеся зашпоры, внучка засунула ладони между колен, и тайком стала тереть пальцы, покусывая пухленькие розовые губы. Приготовив ужин, старик начал расставлять на столе еду, бросая взгляды, то на мокрые женские сапожки, стоящие под вешалкой, то на внучку, тихо бормоча себе под нос.
В пяти километрах к востоку от селения, в непролазном сугробе небольшой рощи, завалившись на бок, недвижимо стояли аэросани с синими полосами по бокам. При порывах ветра огромный пропеллер, установленный сзади машины, слегка дергался, словно пытался завести застывший на холоде мотор. Однако все попытки ветра оживить обездвиженную машину были тщетными. Почтовые аэросани, везущие с района почтовый груз, из-за нехватки бензина, непредвиденно заглохли у края небольшой рощи заснеженной степи. Окружающий пейзаж, мог бы служить прекрасной натурой любому художнику, творящему свои шедевры в мрачных минорных тонах. Водитель с почтовым экспедитором, находились в шоке. Ситуация, заставляла двух путников срочно предпринимать какие- то меры, что бы избежать печальной участи замерзнуть ночью в заснеженной степи. Черных