«Верховный Совет Союза Советских Социалистических Республик, – говорится в Законе, – руководствуясь высокими принципами советской миролюбивой политики, преследующей цели укрепления мира и дружественных отношений между народами, признает, что совесть и правосознание народов, перенесших на протяжении жизни одного поколения бедствия двух мировых войн, не могут мириться с безнаказанностью ведущейся агрессивными кругами некоторых государств пропаганды войны, и солидаризируется с призывом Второго Всемирного конгресса сторонников мира, выразившего волю всего передового человечества в отношении запрещения и осуждения преступной военной пропаганды»[5].
В самой норме, квалифицирующей пропаганду войны как «тягчайшее преступление против человечества», содержится обоснование такой квалификации: «Считать, – говорит ст. 1 нового Закона, – что пропаганда войны, в какой бы форме она ни велась, подрывает дело мира, создает угрозу новой войны и является ввиду этого тягчайшим преступлением против человечества».
Сочетание в юридической норме специальной уголовно-правовой квалификации с общеполитической характеристикой не перестает быть значительным и весьма характерным явлением. Здесь, в сфере уголовного законодательства, находят выражение основные принципы социалистической демократии: вводя новые нормы, закон вместе с тем апеллирует к политическому сознанию трудящихся, указывая на большой вред совершенных преступлений, и мобилизует общественность и органы власти на энергичную борьбу с этими преступлениями.
Утверждение, что одна из самых значительных норм Уголовного кодекса – ст. 6 УК – является лишь общей политической характеристикой преступления, оказывается, таким образом, в противоречии с общими принципами построения советских законов. Это утверждение неизбежно ставит в весьма затруднительное положение судебную практику.
Действительно, хороню известно, что советский суд, прекращая дела о действиях явно малозначительных, неизменно ссылается и должен ссылаться на примечание к ст. 6 УК РСФСР как на предусмотренное