Ализэ не стала дожидаться его ответа; она поднялась и отряхнула юбки. На горле ощущалась влага, поэтому девушка достала из кармана носовой платок и прижала его к порезу. Она все еще стояла там, не шевелясь, когда зазвонил колокол, возвещая о наступлении нового часа и распугивая созвездия скворцов, чье переливчатое оперение искрилось на свету.
Ализэ полной грудью вдохнула ледяной воздух. Она ненавидела холод, но он, по крайней мере, бодрил лучше, чем любой чай. В предыдущую ночь девушка спала всего два часа, но дневные хлопоты это не отменяло. Ей полагалось приступить к работе для госпожи Амины ровно через час, а до этого придется успеть сделать очень многое.
И все же Ализэ медлила.
Нож, приставленный к горлу, вывел ее из равновесия; ее тревожило не нападение – за время, проведенное на улицах, она справлялась и со случаями похуже, чем голодный мальчишка с ножом, – а выбранный момент. В памяти всплыли события прошлой ночи: голос дьявола, мраморное лицо юноши.
Ализэ не забыла их – просто отодвинула в сторону. Беспокойство требовало времени, которым девушка редко располагала, поэтому она часто откладывала тревоги и печали на дальнюю полку, оставляя их пылиться до тех пор, пока не подвернется свободная минута.
Однако Ализэ была совсем не глупа.
Иблис преследовал ее всю жизнь, доводя своими загадками почти до безумия. Ализэ не могла понять его неослабевающего интереса к ней, и хотя она догадывалась, что холод в жилах выделяет ее даже среди собственного народа, это не казалось достаточной причиной, чтобы ее мучить. Сам факт того, что жизнь Ализэ была переплетена с этим шепчущим чудовищем, был ненавистен ей.
Дьявола проклинали все – и джинны, и глина; однако людям потребовались целые тысячелетия, чтобы постичь истину: джинны ненавидели дьявола, пожалуй, больше, чем кто-либо еще. В конце концов, это Иблис был ответственен за гибель их цивилизации, за то беспросветное, унизительное существование, к которому были приговорены предки Ализэ. Из-за его деяний – его высокомерия – джинны тяжко страдали от рук людей, что тысячелетиями считали своим божественным долгом изгнать с земли существ, которых считали потомками дьявола.
Пятно этой ненависти было трудно стереть.
По крайней мере, в одном Ализэ убеждалась снова и снова: появление дьявола было предзнаменованием неминуемой беды. Девушка слышала его голос перед каждой смертью, перед каждым горем, перед каждым воспалившимся суставом, на который опиралась ее страдальческая жизнь. И только когда Ализэ становилась особенно мягкосердечной, в ее душе зарождалось ноющее подозрение: что послания дьявола на самом деле были извращенным проявлением доброты, словно он хотел притупить неизбежную боль предостережением.
Но вместо этого он пугал ее и делал только хуже.
Ализэ проводила дни, теряясь в догадках, какие испытания постигнут ее, какие муки подстерегут. И когда…
Рука ее замерла; окровавленный платок упал на землю, незамеченный. Сердце девушки