– Меня интересует кровь. – Встретив безучастный взгляд Хазана, принц продолжил. – Он принадлежал служанке, которой мальчик-фешт чуть не перерезал горло. Думаю, она может оказаться джинном.
Теперь нахмурился уже Хазан.
– Понимаю.
– Боюсь, что нет.
– Простите меня, Ваше Высочество, но каким образом ее кровь может нас обеспокоить? Насколько вам известно, Огненное Соглашение дарует джиннам право на…
– Я прекрасно осведомлен о наших законах, Хазан. Меня занимает не только ее кровь, но и то, как она себя вела.
Брови Хазана поднялись.
– Я ей не доверяю, – резко повторил Камран.
– А разве вам нужно ей доверять, сир?
– Что-то в этой девушке было не так. Она держалась словно благородная.
– О. – Брови Хазана поднялись еще выше, в его глазах промелькнуло понимание. – И в свете недавно проявленного дружелюбия со стороны Тулана…
– Я хочу знать, кто она.
– Вы полагаете, что шпионка.
То, как министр произнес это, словно решил, что Камран бредит, опечалило принца.
– Ты не видел того, что видел я, Хазан. Она обезвредила мальчишку одним взмахом руки. Вывихнула ему плечо. Ты не хуже меня знаешь, насколько туланцы дорожат джиннами за их силу и быстроту.
– Безусловно, – осторожно проронил Хазан. – Однако я хотел бы напомнить вам, сир, что ребенок, которого она обезоружила, был слаб от голода. Его кости мог раздробить и сильный порыв ветра. Больная крыса могла одолеть его.
– Все равно. Найди ее.
– Служанку.
– Да, служанку, – раздраженно повторил Камран. – Она сбежала, когда увидела меня. Она смотрела на меня так, будто знала, кто я.
– Прошу прощения, сир, но я думал, что вы не разглядели ее лица.
Камран издал глубокий вздох.
– Может быть, министр, тебе следует поблагодарить меня за то, что я поручил тебе такое задание? Если, конечно, не хочешь, чтобы я поискал тебе замену.
Губы Хазана дрогнули; он поклонился.
– Я рад, как всегда, быть к вашим услугам.
– Скажи королю, что я должен принять ванну перед нашей встречей.
– Но, сир…
Камран зашагал прочь, и звук его удаляющихся шагов снова огласил просторные залы. Гнев начал разгораться опять, неся с собой влагу, затуманивавшую взор и приглушавшую звуки.
И все же жаль, что тогда Камран не стал анализировать себя. Он не заглядывал в щели своего любопытства, гадая, какие еще чувства могут скрываться под оболочкой неизменного гнева, и ему не приходило в голову, что, возможно, он испытывает нечто вроде смутного горя, а потому принцу не казалось необычным представлять в этот момент, как его меч пронзает чье-нибудь сердце. Камран был настолько поглощен этой фантазией, что даже не услышал, как его окликнула мать: ее украшенная драгоценностями мантия, поскрипывая сапфирами, волочилась по мраморному полу вслед за ним.
Камран редко прислушивался к голосу матери, пока не становилось слишком поздно.
6