За этими размышлениями и застал его вернувшийся вскоре от Неустроевых Шестаков.
Ужин был готов, и они с аппетитом поедали его прямо из котелка, сидя в шинелях на кроватях, придвинутых вплотную к печке.
Шестаков о чем-то сосредоточенно размышлял, и затянувшееся молчание было невмоготу словоохотливому Соколкову.
– Николай Палыч!.. – завел он.
– Угу…
– Я вот подумал…
Шестаков бормотнул механически:
– Прекрасно…
– Вы ведь человек-то большой, однако… – гнул какую-то свою, ему одному ведомую, линию Иван.
– Спрашиваешь… – так же механически подтвердил Шестаков.
– По нонешним временам особенно…
Шестаков возвратился с небес на землю:
– Вань, кашки не осталось там?..
– Не осталось, Николай Палыч.
– Ну и слава богу! Ничего нет вреднее сна на полный желудок. Так ты о чем?
– Вот говорю, что вы сейчас, коли по старым меркам наметать, никак не меньше чем на адмирала тянете. Ай нет, Николай Палыч?
Шестаков тщательно облизал ложку, кивнул серьезно:
– На бригадира…
– Это чтой-то?
– Был такой чин, друг милый Ваня, в российском флоте.
– Важный?
– Приличный. Поменьше контр-адмирала, побольше каперанга. Соответствовал званию командора во флоте его величества короля английского.
– Вот я о том и веду речь, – оживился Соколков.
– Чего это тебя вдруг разобрало? – засмеялся Шестаков. – Звания все эти у нас в республике давно отменены.
– А пост остался? А должность имеется? Ответственность в наличии? Вот мне и невдомек…
– Что тебе невдомек? – Шестаков точными быстрыми щелчками сбросил в кружку с морковным чаем порошок сахарина. – Ты к чему подъезжаешь, не соображу я что-то?
– А невдомек мне разрыв между нашей жизнедеятельностью и моими революционными планами об ней!
– Ого! Очень красиво излагаешь! – удивился Шестаков. – Прямо как молодой эсер смазливой горничной. Ну-ка, ну-ка, какие такие революционные планы поломала наша с тобой жизнь?
Соколков, наморщив лоб, вдумчиво сообщил:
– Я так полагаю, Николай Палыч, революция была придумана товарищем Лениным, чтобы всякий матрос начал жить как адмирал. А покамест вы, можно сказать, настоящий адмирал, ну, пусть и красный, живете хуже всякого матроса. Неувязочка выходит.
Шестаков сделал вид, что глубоко задумался, скрутил толстую махорочную самокрутку, прикурил от уголька:
– Понимаешь, мил друг Ваня, революция – штука долгая. И окончательно побеждает она не во дворцах, а в умах…
Иван закивал – понятно, мол. А Шестаков продолжал:
– Когда большинство людей начнет понимать мир правильно, тогда и победит революция во всем мире…
Соколков взъерошился:
– Ну а я чего понимаю неправильно?
– А неправильно понимаешь ты – пока что – содержание революции. –