Марья залилась краской и смущённо проговорила:
– Прошу меня простить, но я совсем не люблю шампанского. Извините, пожалуйста, я вовсе не…
– Всё в порядке, – прервал её тираду извинений Алексей и ушёл за напитками. Краем уха он услышал гневный шёпот Юлии Михайловны, отчитывавшей дочь. Когда Алексей вновь подошёл к ним с бокалом шампанского для старшей Реутовой, осведомилась:
– Я слышала, Алексей Николаевич, что вы служите. Должно быть, вы офицер?
– Имею честь быть поручиком.
– Военное дело – это так страшно… А вам приходилось убивать, Алексей Николаевич? – спросила, взволнованно взглянув на него, Марья.
«Какое чистое и наивное создание», – подумал, улыбнувшись, Якунин, а затем покачал головой.
– Я никогда не был на войне, да и на дуэлях не убивал. Но то, о чём вы говорите, Марья Александровна, дело весьма нехитрое. Человек по природе своей склонен к жестокости.
– Боюсь, что здесь я с вами не соглашусь. Как может ребёнок, невинный ангел, быть склонен к жестокости? – вмешалась в разговор старшая Реутова.
– Вы правы, Юлия Михайловна, в том, что мы рождаемся непорочными, однако, с каждым годом становимся лишь хуже, – он устало улыбнулся, – Прошу меня извинить, но я должен отойти. До скорой встречи!
Когда они попрощались, а светская беседа была закончена, Якунин пошёл на улицу, чтобы немного подышать свежим воздухом и встал, прислонившись к раскидистому дуб.
Что может быть прекраснее майской прохладной ночи? Отблески луны падали на водную гладь пруда, в которой отражались берёзы, покрытые нежной молодой листвой. Аромат сирени и цветущих яблонь дурманил, и на душе было хорошо и легко, как бывает только у наивных гимназистов и влюблённых.
Где-то за спиной Алексея послышался шум.
– Ах, вот вы где, ненаглядная моя! – в тоне говорившего чувствовалась ирония, не предвещавшая ничего доброго.
– Дмитрий, я…
Женский голос… Да это же Софья! Якунин резко обернулся. Перед его глазами предстала она, а рядом – невысокий рыжий мужчина с зелёным галстуком-бабочкой на шее – Дмитрий Елизаров, её муж.
– Думаете, я не видел, как вы смотрели на него?
Софья что-то тихо сказала, потупив взгляд. Его лицо покраснело, а голос задрожал от ярости:
– Не забывайте: всё, что у вас есть, эти наряды, эти деньги, да хоть то, что ваш отец ещё не умер от голода – всё это только благодаря мне! И какая за это благодарность? Вы даже ребёнка мне не можете подарить, а теперь решили ещё и изменить? Помните: стоит мне захотеть, и ваша карета превратится в тыкву, а сами вы умрёте в нищете!
Они оба замолчали, и тишину прерывали лишь всхлипы Софьи.
– А всё же мне интересно, – мужчина усмехнулся в усы, – это заиграли мещанские корни вашей маменьки или же вы решили уподобиться дамам полусвета?
– Как вы можете! Я… я ненавижу вас! – она разрыдалась и закрыла лицо руками.
Кровь запульсировала в висках,