– Давид… – шепчу испуганно, не разжимая пальцы.
– Хоть раз послушай меня и сделай, как прошу, – что-то в голосе Давида дает мне понять, что лучше не спорить – не время.
Разворачиваюсь и без лишних слов бегу к двери. Остатки адреналина в крови расщепляются, и я начинаю ощущать жжение на коже. Оно не идёт ни в какое сравнение с жжением в моей груди. Впервые у меня появляется желание сделать, как велено. Не подслушивать, не дерзить, а именно отправиться в свою комнату и терпеливо дождаться появления Давида. Несусь со всех ног наверх и подбегаю к окну, чтобы распахнуть его настежь. Дышу полной грудью, почти задыхаясь от того, в каких количествах кислород поступает в лёгкие. Щеки вспыхивают мучительным жаром, когда я осознаю, что Давид стал невольным свидетелем безобразной сцены между мной и отцом. Он увидел мое унижение… Но самое главное – он защитил меня! Страшно представить, что было бы с моей спиной, не появись Садулаев так вовремя. Хорошо, он не видел, что отец уже успел меня ударить. Мне кажется, он бы сдержал свое обещание.
Завожу руку за спину, ощущая под пальцами припухшую длинную борозду. Все не так страшно. Как оказалось, правильно говорят – у страха глаза велики! Меня все ещё подташнивает и потряхиваете от пережитого, поэтому я глубоко вдыхаю теплый воздух, пытаясь отвлечься от произошедшего. Взгляд рассеяно скользит по цветнику матери, и меня передергивает от вида идеальной рассады. Везде всего лишь чертова видимость идеальной жизни, а мы в ней всего лишь актеры. Всхлипываю, когда замечаю возле ворот огромный чёрный «Джип» Давида. Он приехал сразу, как только смог, несмотря на все, что я натворила.
Дверь скрипит, и я непроизвольно оборачиваюсь, встречаясь с такими же, как у меня, зелёными глазами матери. В них стоят непролитые слёзы. В их отражении вижу себя маленькую – испуганную, задерганную вечными придирками отца. Сколько раз я винила мать в детстве, что она выбирает его, а не меня? Встает на его сторону, никогда не защищает меня. К чему сейчас это театр лицемерия?
– Мирьям, детка…
Отворачиваюсь к окну. Не хочу.
– Иди, мама. В этот раз я сама виновата.
Не слышу ответа, но, когда моих плеч касаются нежные руки матери, вздрагиваю.
– Мне стоило уйти от него много лет назад, – всхлипывает мать, роняя на мою кожу капли слез.
Они уже меня почти не трогают. Слишком часто вижу их, слишком громкие слова срываются с ее губ.
– Зачем ты это говоришь? – устало спрашиваю, оборачиваясь к ней. – Мы обе знаем, что ты никуда не уйдёшь ни сейчас, ни через несколько лет.
– Прости меня доченька, – мать гладит меня по распущенным волосам, продолжая плакать. – Прости за все.
Уверенный стук в дверь заставляет ее прервать причитания и стенания.
Дверь открывается и в спальню без приглашения входит Давид. Он выглядит таким мрачным, что будь мы не знакомы, я бы подумала, что передо мной глава какого-нибудь картеля.
– Ольга Владимировна, – сухо обращается Садулаев к моей матери, которая