Так самозабвенно я трудился на благо общества, пока однажды вечером не зашел ко мне приятель, где-то всю жизнь чем-то руководивший.
– Хочешь, я тебя устрою завтра же на непыльную, но разъездную работу? – спросил он.
Еще бы не хотеть, подумал я, давно пора мне повидать страну лицом к лицу. И сдержанно кивнул. Приятель написал короткую корявую записку, суть которой не была длинней ее самой – прими такого-то, не пожалеешь, я тебе завтра позвоню. На сложенной записке написал он так же лаконично – Рабиновичу. Я засмеялся, и мы сели выпивать. А что мне предстоит, я не спросил, меня тогда не в силах испугать была никакая работа, я на всех работал равно плохо и халтурно.
А назавтра эту записку медленно и вдумчиво читал ее адресат Рабинович, который как раз так и выглядел. А прочитав ее, спросил:
– Скрываетесь от алиментов?
– Нет, – удивленно ответил я.
Он мгновение подумал.
– Алкоголик? – полуутвердительно спросил он с некой грустью.
– Вовсе нет, – ответил я. И это было полной правдой в те года.
Уже раздумий не было, и Рабинович с пониманием сказал:
– Имеете судимость, жить в Москве нельзя.
– Ни разу не судили, – ответил я, провидчески добавив: – пока что.
И задал Рабинович замечательный вопрос:
– А что же вы тогда к нам поступаете?
– Поездить хочется, – сказал я честно.
– Евреи любят ездить, – согласился Рабинович.
Я молчал.
– Особенно в молодости, – настаивал Рабинович.
Мне снова было нечего возразить.
– Пишите заявление, я завизирую, идите к главному энергетику, – сухо сказал мой будущий начальник (дивным и спокойным ко всему на свете оказался позже человеком).
Главный энергетик сидел этажом выше и понравился мне с первого взгляда, мы потом с ним очень подружились. Был он из приволжских немцев, побывал некогда в лагере, начитан был, умен и тоже горестно спокоен. С ним решил я для проверки пошутить и, сев возле стола его, сказал, как будто упреждая:
– Я не алкоголик,