Иной раз Ирина выходила из себя и в ярости кричала:
– Ты просто сумасшедший! Ты безумец!
На это дядя выпячивал грудь и отвечал:
– Все гении таковы…
Не в силах видеть его и чувствовать кислый запах пота, она в бессилии убегала на свою половину и запиралась там.
Вместе с выяснением обстоятельств смерти княжеского любимца соглядатаям надлежало узнать, отчего посольство не возвращается, но посвященные в это молчали, а служки отвечали:
– О том бояр пытайте, нам сие неведомо…
К тем, вестимо, не сунулись – заподозрят неладное, так хлопот не оберешься… Выведать это следовало хитро и тонко.
По очереди перебрали посольских и остановились на толмаче Ваське Кустове, который многое слышал, а языком мел будто помелом.
Начали с того, что Симеон стал как бы невзначай оказываться рядом с ним и восторгаться его умом. Всякому приятно, когда на тебя смотрят снизу вверх, ловят каждое слово, будто откровение, заискивают и притом угощают вином. В последнем купеческий сын уж расстарался, но на что не сподобишься иной раз, прости, Господи… Как-то вечерком за кувшином фракийского купеческий сын спросил Ваську, где тот так чудесно выучился греческому языку.
– Сие длинная история, но если желаешь, то слушай. С младенческих лет родители заставляли меня пасти скотину. Прилег как-то в поле, задремал, а одну телку волки задрали. Уж больно не хотелось мне быть поротым, вот и убег из дома куда глаза глядят. Мир не без добрых людей, пригрели меня монашенки девичьего монастыря Святой Анны, несшие тяжкое бремя целомудрия и возносившие свои молитвы к престолу Божьему. У них я как сыр в масле катался. Баловали меня, в бане парили, спать с собой укладывали. Однако донесла об этом одна старая ведьма, которая считала, что ее устами глаголет правда. Да есть ли она на свете, эта правда? Митрополит Алексий поверил навету, закрыл обитель, инокинь разослал по разным монастырям, а на меня наложил епитимью – велел постигнуть грамоту и греческий, чтобы через то выкинул из головы добрых невест Христовых, а в наставники определил мне грека Дамиана. Тот требовал, чтобы я только на его языке говорил, а за каждое русское слово сек, как Сидорову козу. Так и постиг греческий, а, когда митрополичий толмач почил, меня взяли на его место… – разоткровенничался Кустов.
– Такой человек, как ты, небось, во все посольские секреты посвящен? – с уважением заметил Симеон.
– А то! Большой боярин Юрий Васильевич без меня и шагу не ступит, хотя по-гречески уже кое-как изъясняется. Тем не менее, когда в Синод отправляется, меня с собой берет. Иной раз и к Иринице его сопровождаю…
– Кто такая? – потупив глаза, дабы не выдать своего интереса, с напускным равнодушием спросил Симеон и замер, словно охотничья собака, почуявшая дичь.
– Зазноба его. Раньше она непотребным плясаньем хлеб себе добывала, а ныне живет как знатнейшая госпожа. Впрочем, как и всякая баба, она