Он плакал, только когда оставался один, потому что не доверял незнакомым взрослым, которые суетились, нарушали мир и тишину, царившие в Исваро’э, своими громкими голосами, топотом и беспрестанным шумом, сборами и перестановками. А потом настал день, когда они сказали Майе, что ему придется покинуть Исваро’э, посадили на воздушный корабль и привезли к Унтэйлейанскому Двору. Он никогда до конца не верил в существование Двора и считал его выдумкой – местом из легенд, которые рассказывала мать.
А теперь он сидел здесь, в этом маленьком, но опрятном храме лунного бога, который был также богом снов, смерти и возрождения, и вспоминал холодный гигантский зал Отасмейре в императорском дворце, его мраморные стены, среди которых гуляло эхо. В Отасмейре имелись отдельные часовни, посвященные каждому из богов. Но в святилище Улиса не было места для проведения государственных похорон, поэтому гроб Ченело поставили под круглым окном в вершине купола, как когда-то – гробы императрицы Паджиро и императрицы Лешан. Вместо единственного священника в черной рясе там была целая толпа прелатов и каноников во главе с архиепископом в алых одеждах, облака благовоний и множество эльфов с белой кожей и белоснежными волосами в вычурных траурных одеждах. Они стояли молча, с равнодушными лицами. Здесь тоже было тихо. Но не совсем. Майя слышал сдавленные всхлипы, слышал, как шелестели одежды, когда кто-нибудь обнимал плачущего родственника. В какой-то момент, осознав потерю, громко зарыдала девочка, и остальные молча расступились, чтобы отец вывел ее на улицу. Майя подумал, что десять лет назад никто не сделал бы ничего подобного ради него.
Он помнил, как стоял, стиснув зубы, не моргая, рядом с придворной дамой, который поручили неблагодарное занятие присматривать за ним во время похорон. Ченело, рассказывая сыну о своем браке, старалась не осуждать императора и тщательно подбирала слова, понятные восьмилетнему ребенку. Но страстная любовь к матери открыла ему глаза на многое. Он понял, что в ее смерти виноват отец и все эти придворные, и подумал, что его слезы доставят им удовольствие. Поэтому в тот день он так и не заплакал, но потом целую неделю рыдал в холодной сырой спальне, отведенной ему в Эдономи. Он с горечью подумал, что, наверное, сильно напугал ту придворную даму, и сделал себе мысленную заметку попросить Ксевета найти ее, если это возможно.
Прелат Улимейре выбрал сокращенный вариант заупокойной службы, в отличие от бесконечной церемонии, которой удостоилась Ченело, и которая предстояла Варенечибелю и троим его сыновьям. Самой длинной частью было перечисление