Но не заключается ли в этом признании приговор моему делу? He значит ли это, что я жил тем, чем вообще жить не сто́ит и не стоило? В самом деле, какая же цена мне и моему делу, если я при первой угрозе готов бросить его, если я при первой опасности обращаюсь в бегство? Если мое дело было правое и святое, то за него сто́ит и умереть; если же его не стоит отстаивать всеми силами, тогда оно есть дело не верное и не стоящее… Тогда им не стоило и жить; и не стоило любить его и отдавать ему все свои силы.
Вот в чем состоит духовный суд, перед которым война ставит человеческую душу. Стоит ли жить тем, чем мы живем; стоит ли служить тому, чему мы служим? Война, как ничто другое, ставит этот вопрос с потрясающей силой и вкладывает в него простой и глубокий ответ: «жить сто́ит только тем, за что сто́ит и умереть». Ибо смысл войны в том, что она зовет каждого восстать и защищать до смерти то, чем он жил доселе, что́ он любил и чему служил. Что бы ты доселе ни делал; чем бы ты ни занимался; чему бы ни служил, – словом, чем бы ты ни жил – умей умереть за то, чем ты жил. Этим война ставит перед человеком начало ответственности: каждый отвечает за то, чем он жил и как он жил.
Какова была твоя жизнь доселе? Что ты любил? О чем старался? Что создал? Чему радовался? О чем мечтал? К чему стремился? Встань и прими это достояние твое, худо оно было или хорошо. И если предмет твоей жизни и содержание твоей жизни были плохи или не стоящи, то зачем же они были плохи и не стоящи? Встань, прими на себя это не стоящее содержание, раз что оно было твое, сумей ответить за него, постоять за него и, если понадобится, умереть за него. Потому что война зовет тебя защищать свободу твоей жизни от насилия поднявшихся врагов-иноземцев. Худо ты жил или хорошо, но идти к врагам в невольники ты не можешь и не должен хотеть. И если ты жил хорошо – ты с бодрою решимостью встанешь на защиту твоей свободы. Но если ты жил плохо, то война заставит тебя защищать свободу твоей дурной жизни; ты имел эту свободу и не замечал ее; пользовался ею, не ценя ее, и пользовался дурно. И вот пришел час для тебя утратить ее совсем или отстоять ее во что бы то ни стало.
Если бы ты знал, что скоро пробьет этот час суда, ты, может быть, жил бы лучше; но теперь он уже пробил и тебе остается одно: воспрянуть, чтобы отстоять свободу, и, отстояв свободу, жить потом иною жизнью. Ты можешь, конечно, убоявшись, не принять на себя этого нового бремени и ответственности и не выдержать этого испытания. Но только человек, который вступит на этот путь, добровольно признает себя рабом: он жил тем, чем не стоило жить, и трусливо бежал от ответственности; он жил, рабствуя своим инстинктивным влечениям и мелким интересам, и испугался первого окрика. Он жил, как раб, и не сумел умереть, как свободный. И народ, который вступит на этот путь, есть народ духовно погибающий: придут иноземцы, покорят его и сделают его духовным невольником, живущим не по своей