в броске ловит мяч на Форбс-филд, и Пилат выключает телевизор. – Послушай, я мне завтра утром рано вставать, я устал, настроение у меня не очень, мне пришлось выйти на балкон, чтобы поговорить с тобой, потому что эти люди не смеют войти в дом неверного, опасаясь подхватить от этого чесотку. Все это говорит не в твою пользу. И все-таки ты ничего не хочешь мне сказать». Но я почитал за благо держать рот закрытым, потому что иногда, открыв рот, ты оказываешься в проигрыше. Вот он и спросил меня, король ли я кошек, и я спросил его, а как он думает, и он сказал, не знаю, потому и спрашиваю, ты для меня ничем не отличаешься от лошади Юлия Цезаря, и я сказал ему, что всего лишь занимаюсь исследованиями истины, и он сказал, а руки его пахли жареной курицей и женщинами: «Я собираюсь помыть их, женщин – не руки, и я не нахожу вины в этом человеке, уведите его отсюда, но они все равно распяли меня. На кресте, помнится, Мак и Мо рассказывали мне, как рылись в мусоре на свалке у Мононгахилы, выглядывая опарышей. Потому что где опарыши – там и мясо, и однажды нашли ногу, кто-то выбросил ногу на свалку королевского дворца, где всегда находилось что-то стоящее, то младенец, то голова слона. Эта нога к чему-то крепилась? Стопы – это, по большей части, кости. А вот хорошая нога могла насытить человека. И они нашли вторую стопу, и вторую ногу, а потом и все тело, и обрадовались, потому что еды хватило бы им на неделю, но тут тело зашевелилось, потому что оказалось живым, и они принялись бить его палкой по голове, а тело спросила, это небеса, и везде жужжали мухи, и они били его, били палкой, приговаривая, вот тебе, сукин сын, а труп думал, что они – ангелы, а он на небесах, они его все били, а он схватил Мака за ногу, и не отпускал, и Мак принялся орать, и Мо попытался расцепить пальцы трупа, и они все повались на кучу отбросов, и труп спросил, вы это едите? Да, ответили они, но только то, что получше, и труп сказал, вы не должны этого есть, это отбросы, вам надо есть во дворце, и Мо спросил, а что, во дворце едят отбросы более высокого качества, и труп сказал, им надо бы во дворец, посмотреть, как танцует обнаженная Саломея, а тех свиней, которые во дворце, мледует выгнать сюда, чтобы они очищали мясо от опарышей, и труп спросил, а чего бы им не пойти во дворец и не отрезать царю Ироду детородные органы, а они ответили, не пойдут, потому что их у него и так нет. Но тут труп начал плакать, нет, вы этого не хотите, не можете превратиться в свиней, таких, как они, поменявшись местами со свиньей, ты сам превращаешься в свинью. Богатство разлагает, так же, как и бедность. Может человек жить на одном хлебе? Может жить на одних отбросах? Может жить один? И труп в отчаянии закопался обратно в мусор, но Мака и Мо арестовали за проникновение на дворцовую свалку и распяли, вместе со мной, а я подумал о Магдалине, которую схватили и хотели изнасиловать, но Петр их остановил, сказал, это позор, мы не какие-то дикари, мы – цивилизованные, верующие люди. Эта женщина прелюбодейка, и мы здесь не для того, чтобы насиловать ее, мы здесь для того, чтобы забить ее до смерти камнями. И я спросил их, а где мужчина? Потому
