На том выходе, историю из которого я сейчас расскажу, мы и должны были стрельнуть торпедой, вместе с сикстиллиардом других задач. С первого дня минёры ходили суровые, как нитки от матросской шинели.
– Минёры, – спрашивал их командир, – вы почему бродите по моему кораблю небритые? Я понимаю, что вы – румыны, но не военнопленные же!
– Нельзя, тащ командир! – гордо отвечал минёр с тремя волосинками на подбородке. – По традиции бриться запрещено, пока не стрельнем!
– Минёр! Чем там стрелять-то? Одну железную трубу из другой забортным давлением вытолкнуть! А если бы вы боевой стреляли, то вы и жопы не подтирали бы, может? Напомнить тебе про ДУК у трюмных? Полчаса – и все здесь стоите передо мной, как хуй перед травой! Гладко выбритые!!!
Через пять минут к командиру прибежали флагманские минёры дивизии и флотилии (тоже с нами были, а как же?). Долго с ним шушукались, меняли цвет лица и махали руками.
– Да хуй с ними! – сдался командир. – Пусть так ходят. Вы мне уже больше нервов порвали, чем их убогий вид. Только на глаза мне пусть не лезут без дела!
Старшим с нами на борту был командир дивизии, совсем недавно назначенный и не успевший ещё получить контр-адмирала. Вообще ему предлагалось идти на торпедолове и оттуда руководить стрельбой и, соответственно, поимкой торпеды, но комдив вышел с нами на борту. Был он мужчиной суровым, начинавшим свою военно-морскую карьеру боевым пловцом-диверсантом на Черноморском флоте и занявшим свою очередную, но не последнюю ступень. Он много и со вкусом ругался, был крепким, коренастым мужиком и часто орал. Но при этом был так добр и обаятелен, что никто его не боялся. В основном им восхищались и уважали. По национальности он был черемис, как и наш экипажный замполит, что заставляло их вслух гордиться этим и без конца пикетировать друг друга подколками. Других известных мне черемисов на флоте не было, и мы часто, издалека и аккуратно, подъёбывали их обоих по этому поводу. Особенно замполита. Комдив так вкусно и изощрённо ругался, что мы им просто заслушивались.
– Почему вы улыбаетесь, когда я вас ебу?! – возмущался он.
Когда кто-то из штабистов сделал ему замечание, что он много матерится, он, не раздумывая, ответил:
– Это я не матерюсь, это просто тупой и так шучу!
И да, торпеду после стрельб положено словить. Так как она дорогая и «всёвотэтовот».
Заняли полигон, погрузились, сидим и скучаем: тоже мне делов-то – торпедкой пульнуть.
– Чего такие не тревожные?! – интересуется комдив, прибегая в центральный. – Чувствую какое-то всеобщее расслабление в воздухе! Хафизыч, волнуешься хоть?
– А чего мне волноваться? Мне Антоныч рассчитал уже дифферентовку на полное затопление семнадцатого отсека, Эдуард кнопочки на «Молибдене» протёр, отсек семнадцатый трюмные загерметизировали из первого и второго. Запаса ВВД – полные баллоны с горочкой. Не нахожу ни одного повода для волнения, тащ капитан первого