Он сделает все, чтобы спасти мальчика.
– Когда пропал пульс? – спросил он фельдшера.
– По дороге в больницу, – ответила она.
Хирург приступил к спасению ребенка без промедлений. В его решимости была особая красота и эстетика.
Он наклонился, обработал кожу йодом, надел пару стерильных перчаток, взял скальпель в правую руку и одним движением сделал разрез от грудины до самой простыни. Ткани не оказывали сопротивления острому лезвию, все это выглядело, как легкий взмах руки.
– Откройте набор для торакотомии, – скомандовал он через плечо ассистентам.
Я стоял сразу позади него. Мне был виден каждый шаг, каждое движение врача в свете операционной лампы.
Рана была бескровной. Кровь должна была сочиться капельками из перерезанных капилляров, но рана оставалась чистой и сухой, это было заметно.
Он взял ножницы, вставил одно из лезвий под ребра и поднял руку к грудине. Мы увидели легкое – бледное, слегка серое, с прилипшими желтыми шариками жира.
К тому времени набор для торакотомии был готов. Хирург вставил реберный ранорасширитель, и грудная клетка мальчика раскрылась, как цветок.
Темная кровь полилась прямо на пол.
Еще в студенческие годы мне посчастливилось попасть в лабораторию моего преподавателя. Он проводил фундаментальные исследования, пытаясь найти способ сохранить мозг живым в течение нескольких минут после остановки сердца.
Амбиции с течением времени имеют свойство угасать. Несмотря на все усилия и старания, мы до сих пор не открыли «волшебный укол», сохраняющий клетки мозга. Никто еще не разработал аппарат, который заменит сердечно-легочную реанимацию и будет воскрешать мертвых с сохранением их памяти. Мы все еще хороним целые стаи собак.
Те собаки в лаборатории были из приютов. Моему преподавателю нужны были почти щенки, потому что данные от старых особей ненадежны. Их точный возраст, конечно, никто не знал, но, если вы хоть раз в жизни сталкивались с собаками, отличить щенка не составит труда.
Псов вытащили из клеток и повели на поводке в комнату. Они боялись и дрожали, как будто их ждал ветеринар.
Внутривенный укол собаке делают так же, как и человеку. Ассистент привычным движением ввел одной из них седативное средство.
Это заняло несколько минут. Исследователи зафиксировали собаку на столе, она, наконец, успокоилась и легла. Затем ей ввели пентотал, который ее окончательно усыпил. Преподаватель интубировал пса, приклеив ему длинную трубку к носу, затем прикрепил кардиомониторы, перевернул его на спину, побрил грудную клетку и, наконец, провел торакотомию.
После открытия грудной клетки собаке пересекали аорту, останавливая поступление крови в головной мозг. Можно начинать измерения.
Мой преподаватель не изменил судьбу животных. Они были из приютов, и в любом случае их ждало усыпление. Но я мог видеть его эмоции. Он успокаивал собак на столе и говорил с ними как можно мягче. Прежде чем псы отключались, преподаватель на несколько мгновений казался мне человеком, который не мог смириться с тем, что собирается сделать.
Молодой хирург продолжал работать, выгребая теплые сгустки крови из грудной клетки пациента прямо на простыни.
Остальные тоже были там: они толпились вокруг меня, также напрягались, чтобы лучше видеть сам процесс, и все внимание было сосредоточено на луче хирургической лампы. Мы смотрели в операционное поле и не видели самого мальчика.
– В сердце пусто, – сказал хирург, остановил массаж и вытащил еще несколько сгустков крови из грудной клетки. Внутри было чисто и неподвижно. Перед нами лежало сердце, легкие, розовая плевральная оболочка, и все это выглядело как в книжке.
Затем врач удивил меня.
– Минута молчания, – сказал он и склонил голову.
Такое стало происходить совсем недавно. Минута молчания – это современный ритуал. Младшие хирурги делают так, даже если пожилые доктора не останавливают процесс.
Все замолкли. Медсестры, травматологи, рентгенологи, которые стояли в углу, если их услуги не требовались.
На мгновение стало совсем тихо, все снова заметили тело мальчика. Никто не знал его историю, никто ничего не знал, но внезапно все почувствовали странное благоговение.
Минута может проходить очень медленно. Минуты в таких случаях более чем достаточно.
– Хорошо, – наконец произнес хирург. Он поднял дряблое сердце и показал пальцем на дефект. – Пуля попала в желудочек здесь. И затем прошла через полую вену. Это травма, несовместимая с жизнью.
Таким образом, внимание переключилось, мертвый мальчик снова стал телом с огнестрельной раной, а хирург отошел в сторону и допустил к нему обучающихся.
Один за другим, они смотрели, трогали дряблое сердце, рану и полую вену, потому что такая возможность выпадает крайне редко, когда тело еще не остыло, и все