Когда Август был в длительной командировке, Вовка с Никитой ежедневно посещал голубятню. Никита с осени служил в армии, поэтому всю опеку за голубями взял на себя Вовка. Он мог часами просиживать с голубями особенно в те дни, когда не было тренировок. Иногда готовил там и домашнее задание, так как этому сараю не страшны были никакие лютые морозы. Этот сарай был без одной щели, утеплённый сухой штукатуркой и оборудован мощным электрическим камином. Вовка залез на второй ярус, где ворковали якобинцы и другие виды голубей. Насыпал им корму и, взяв одного в руки, он положил его себе за пазуху. Он всегда так делал, когда на душе было плохо. Этому его ещё в раннем детстве научил дядька Иван.
«Даже кошка с собакой, не могут лучше, чем голубь успокоить расшатанную нервную систему», – говорил Иван, – «эта птица в высоте заряжается необыкновенным целебным свойством, которым она охотно делится с человеком».
Часов у Вовки не было, и сколько он просидел в такой позе определить не мог. Очнулся он, когда услышал противный скрип двери.
«Кто бы это мог быть? – подумал он, – но что это был не Август, он знал точно, так как он срочно покинул город на две недели по своим делам. И за голубями доверил присматривать Вовке. Иногда Вовке помогал кормить голубей Марек.
– Марек это ты? – крикнул сверху Вовка, не вставая с насиженного места.
Голубь, у него прижавшись к голому телу, приятно ворковал и он не хотел его тревожить: – Залезай сюда, зерно не поднимай наверх. «Я голубей покормил», – сказал он.
Он слышал, как кто – то взбирается по лестнице, но к его удивлению из люка показалась голова Лары.
– Вы, – расширил он и так свои большие глаза, – как вы меня нашли здесь?
– Мне Надежда сказала, что тебя только здесь в это время можно найти, – сказала Лара.
Она осмотрела с любопытством голубятню, но присесть не решилась. На её лице Вовка не заметил ни стыда, ни других угрызений совести. Будто в бывшем зооуголке ничего постыдного с её стороны не было несколько часов назад. – Владимир, мне с тобой надо прелиминарно поговорить, чтобы ты не брал в голову ничего плохого. У меня сейчас мало времени, и я тебя прошу сейчас только об одном. Ты взрослый уже юноша и по моим сведениям давно уже не мальчик и должен меня понять, как старшего друга и педагога. То, чему ты сейчас был свидетелем, это был не разврат, даже и не страсть, а жалость