– Да вашу ж мать, где тут дверь? Мне нужна дверь!
Рита не поняла, что произнесла последние слова вслух… но дверь неожиданно появилась. Отличная деревянная межкомнатная дверь, с медной ручкой, покрытой пятнами, как и всё в этом доме – очевидно, окислилась. Только вот эта дверь гордо возвышалась между кроватью и стеной, сама по себе. И очевидно, никуда не вела.
– Блин, да что же это такое! – Рита уже чуть не плакала. – Может, дверь за зеркалом?
Она честно отодвинула тяжёленное зеркало от стены – по дороге то едва не развалилось – и заглянула за него. Испугала до полусмерти большую колонию пауков – они там жили и до Риты, и, походу, будут жить после неё. Что они тут едят-то? На улицу через щели ползают и там питаются? Эх, а она-то в щель не пролезет, вот никак, больно габаритная.
И кроме того, организм напомнил о вполне обычных потребностях, которые есть у всякого человека с утра. Ладно умыться, а туалет у них где? Или хотя бы какое помойное ведро?
Но помойного ведра не было, и Рита села на лавку, тяжёло вздохнула и заплакала. Слёзы лились, не останавливаясь, нехорошие слова сами так и рвались с языка. О своей несуразной жизни – вот надо же было так вляпаться. О своих дурных мужиках, которые сели на шею и едут, и ещё попинывают и радуются. О копеечной зарплате за серьёзную кропотливую работу. И вообще о том, что жизнь сложилась вот так – что-то делала, копошилась, о ком-то заботилась, кому-то пользу приносила, а теперь что? Даже помойного ведра не дали. А ей так хочется уже и умыться, и в туалет, и поесть!
Она высказала всё это паукам за зеркалом и мелким мошкам на стекле, а потом оглянулась и с изумлением увидела, как в рисунке драных обоев, меж веточек и птичек, прорисовываются прямые линии, и из них складывается отчётливый прямоугольник. Прорисовывается коробка двери, косяки, замочная скважина, шарниры, ручка. Ручка поворачивается, дверь открывается и словно приглашает заглянуть дальше.
3. За дверью
Рита бросилась туда, в эту дверь, громко рыдая, потому что сил никаких уже не было. Новая комната оказалась совсем небольшой – раза в три-четыре меньше предыдущей, и такой же запущенной, и в ней точно так же не было других дверей – только та, через которую Рита вошла, плюс одна стена с окном и ещё две – просто белых крашеных. Покрашены они были, судя по всему, давно, краска местами облупилась, а местами стала из белой какой угодно другой, пятьдесят оттенков грязного.
Но посередине стоял чистый столик, а на нём – красивый фарфоровый кувшин, расписанный розочками, и такой же фарфоровый тазик. И на табурете рядом – ещё одна фарфоровая посудина с теми же розочками и с ручкой сбоку, больше всего напоминающая младенческий