Зеркало. Саша Чёрный

выи,

      Мечтают сладенько: «Придет и мой черед!»

      Но от таких «своих», дешевых и развязных,

      Удрал бы ты, как Подколесин, чрез окно…

      Царят! Бог их прости, больных, пустых и грязных,

      А нам они наскучили давно.

      Пусть их шумят… Но где твои герои?

      Все живы ли, иль, небо прокоптив,

      В углах медвежьих сгнили на покое

      Под сенью благостной крестьянских тучных нив?

      Живут… И как живут! Ты, встав сейчас из гроба,

      Ни одного из них, наверно б, не узнал:

      Павлуша Чичиков – сановная особа

      И в интендантстве патриотом стал, —

      На мертвых душ портянки поставляет

      (Живым они, пожалуй, ни к чему),

      Манилов в Третьей Думе заседает

      И в председатели был избран… по уму.

      Петрушка сдуру сделался поэтом

      И что-то мажет в «Золотом руне»,

      Ноздрев пошел в охранное – и в этом

      Нашел свое призвание вполне.

      Поручик Пирогов с успехом служит в Ялте

      И сам сапожников по праздникам сечет,

      Чуб стал союзником и об еврейском гвалте

      С большою эрудицией поет.

      Жан Хлестаков работает в «России»,

      Затем – в «Осведомительном бюро»,

      Где чувствует себя совсем в родной стихии:

      Разжился, раздобрел, – вот борзое перо!..

      Одни лишь черти, Вий да ведьмы и русалки,

      Попавши в плен к писателям modernes,

      Зачахли, выдохлись и стали страшно жалки,

      Истасканные блудом мелких скверн…

      Ах, милый Николай Васильич Гоголь!

      Как хорошо, что ты не можешь встать…

      Но мы живем! Боюсь – не слишком много ль

      Нам надо слышать, видеть и молчать?

      И в праздник твой, в твой праздник благородный,

      С глубокой горечью хочу тебе сказать:

      «Ты был для нас источник многоводный,

      И мы к тебе пришли теперь опять, —

      Но «смех сквозь слезы» радостью усталой

      Не зазвенит твоим струнам в ответ…

      Увы, увы… Слез более не стало,

      И смеха нет».

      1909

      Стилизованный осел

      Ария для безголосых

      Голова моя – темный фонарь с перебитыми

      стеклами,

      С четырех сторон открытый враждебным ветрам.

      По ночам я шатаюсь с распутными пьяными

      Феклами,

      По утрам я хожу к докторам.

      Тарарам.

      Я волдырь на сиденье прекрасной российской