Камень, ведь там камень.
– Не сметь, – резко крикнул я и кинулся к остолбеневшей от моего крика лаборантке. – Не сметь трогать подушку, – грубо оттолкнув испуганную девушку в сторону, опять заорал я. – Выйди вон.
Напуганная до ужаса моим поведением, Надя, заплакав, выбежала из лаборантской. Тем временем, присев около дивана, я запустил руку под подушку и вытащил оттуда то, что положил туда сегодня ночью. Осторожно развернув полотенце, я взял невидимку и, не найдя ничего лучшего, положил его в литровую стеклянную банку, стоящую на подоконнике для поливки цветов. Надо бы извиниться перед Надей. И чего это я так вспылил? Можно было спокойно сказать, что белье я уберу сам. Я вышел из лаборантской. Девушка сидела в дальнем углу лаборатории в мягком кресле и, закрыв лицо руками, жалобно всхлипывала. Подойдя к ней, я осторожно похлопал ее по плечу.
– Ну, ну, Наденька, прости. Я просто встал не с той ноги, – глупо начал оправдываться я.
Она оторвала руки от лица и взглянула на меня красными, полными слез глазами.
– Эрл Андреевич, я же ничего такого не сделала. Я просто хотела убрать все с дивана.
– Да, да, я знаю. Прости меня.
Я не знал, что можно сказать еще, поэтому отвернулся и, опустив голову, побрел в лаборантскую. Там, вновь подойдя к умывальнику, умылся холодной водой. Подняв голову и поглядев на себя в зеркало, я подумал: как же изменился ты, Эрл, за последние два дня. На меня смотрел мужчина с двухдневной щетиной на лице, с красными после сна глазами и взъерошенными волосами. Моя жизнь стала преподносить мне сюрпризы едва не каждую минуту. Я начал делать в себе новые открытия. Мне стали открываться скрытые до этого времени и, честно говоря, не радующие меня черты моего характера, моей личности. И это-то в сорок лет, когда я считал себя вполне сложившимся человеком с устоявшимися взглядами на жизнь, со своими достоинствами и недостатками, которых я, может быть, не замечал. И все это, я был теперь уверен, связано каким-то образом с