Строгое лицо герцогини де Ланнуа немного смягчилось при виде красивого молодого человека, окружённого пёстрой стайкой молодых особ. Ограничившись короткими кивками в ответ на почтительные поклоны, она направилась к двери своей комнаты. Предоставленные самим себе, дамы двора её величества тут же увлеклись новой темой для пересудов, главным образом обсуждая значение столь краткого приветствия. Послышались несмелые догадки о том, что происходило в последние дни в покоях королевы и её свиты, а также о событиях прошедшего дня и – уже совсем тихо, даже шёпотом – о грядущей полуночи.
– Нет-нет, смысл всего этого вовсе не в полуночи! – со знанием дела прервала назревающий спор мадам Мари-Клер де Бофремон, первая статс-дама королевы, и бросила испытующий взгляд в сторону дю Плесси-Бельера.
Сам же маркиз с задумчивым видом рассматривал камень, вправленный в перстень, который украшал мизинец его левой руки. Он поворачивал перед собой сжатую в кулак руку, разглядывая на свет грани бриллианта безупречной чистоты, в которых вспыхивали яркие искорки отражений нескольких десятков свечей огромной люстры.
– Но в чём же тогда? – посыпались вопросы со всех сторон. – Разве стрелки часов не останавливаются в полночь? Расскажите же! Расскажите нам обо всём, мадам!
– Дело вовсе не в полуночи, дамы! Всё происходит за три часа до рассвета, – многозначительно прошептала мадам де Бофремон и бросила ещё один взгляд в сторону маркиза. Тот не выказывал видимого интереса к предмету обсуждения, и она договорила, уже не опасаясь того, что её слова будут подняты на смех, а сама она станет предметом для шуток:
– Это произойдёт в четыре часа утра. Я давно заметила, что стрелки всех часов замерли ровно на отметке четыре.
– Час Купидона! – восхищённые романтичным флёром этой догадки воскликнули слушательницы.
– Да, но некоторые часы был обнаружены остановившимися днём, а не ночью, моя дорогая, – поправила её герцогиня де Креки.
Теперь со всех сторон посыпались новые предположения о том, что мог означать выбор именно этого часа. Кто-то напомнил о том, что по древним поверьям этот час был связан со временем, когда над всеми людскими побуждениями правил бог любви, и тем самым не позволил разгореться спору.
– Господин маркиз! Её светлость примет вас, – услышал дю Плесси-Бельер у себя за спиной и, обернувшись, увидел девушку лет двадцати в скромном платье, единственным украшением которого была тонкая полоска фламандского кружева поверх белого отложного воротничка.
– О, мадемуазель Элоиза! Примите мои комплименты. Вы как никогда очаровательны сегодня, – маркиз улыбнулся и подал руку молодой девушке – воспитаннице герцогини де Ланнуа. – Прошу вас, мадемуазель! Ведите же меня!
Тихонько прикрыв за собой дверь, Франсуа-Анри мягкой походкой прошёл через всю комнату к уютному креслу