Тем временем счастью сокола не было предела – он то и дело пикировал к какому-нибудь дереву или растению, цепляя оттуда плод, и сразу резво да гордо взмывал вверх, чаще всего роняя плод или большую его часть тут же, оставляя в клюве совсем ничего, либо крошки, которые небрежно разбрасывал по местности, как ребёнок погремушки во все стороны, издавая смешные хриплые звуки.
Было видно, что ему важны сам процесс и ощущения. Я бы даже сказал, что он глубоко погрузился в образ некоего такого брутального птеродактиля – расхитителя, если бы мог допустить, что у птиц, как и у людей, могут быть образы самих себя. Впрочем, как и то, что ныне существуют ко всему прочему еще и птеродактили, а тем более – птеродактили-расхитители. Но, в любом случае, на ум, под наблюдение сего резвящегося шизокрыла, приходил именно такой образ, скорее всего именно от этого ум и помалкивал по большей части, куря в сторонке.
– Присядь, отдохни, – нежно сказал мне Елена, указывая на откуда-то, наконец, взявшийся на нашем пути пенёк.
Я бросил свой рюкзак и, почти в бессилии, рухнул на круглую точку, как пачка денег на дно ящика следователя. Разумеется, российского следователя.
Неумолимые звуки, доносящиеся с «огорода», сквозь усталость продолжали наполнять некоторого рода сошедшей с любого ума энергией, а точнее на никакой ум не заходящей, и намекать на нечто невообразимое, заманивая и меня самого поближе познакомиться с местностью, как бы подтягивая к себе невидимыми, но ощутимыми приятными веревочками.
Елена устроилась на другом пне, который находился рядом, и протянула мне откуда-то появившийся плосковатый круглый камень с выгравированным рисунком, похожим на молнию со лба Гарри Поттера.
– Это Соулу, – сказала она, – поможет тебе восстановить силы. Можешь, держа её, представить солнышко, которое рядом, а себя аккумулятором, который от него подзаряжается. Сделав так, я вскоре ощутил плавный и постепенный приток энергии.
– Мне периодически как-то не по себе от того, что можно вот так безвозмездно получать энергию от рун, – выдал я. – Я опасаюсь каких-то зависимостей или расплаты, которые придется за это понести.
– Четвертый, четвертый, прием! На связи второй, – заговорила быстро и по-военному Елена, глядя в пространство над моей головой.
– Ты же не опасаешься, когда пьешь сок или ешь свои любимые помидоры, – говорила она уже мне в глаза, опустив взгляд, – что за полученные от них энергию и вкусовые прелести ты понесешь расплату или наказание? Или, может, ты и в этих случаях, когда употребляешь пищу, представляешь что-то вроде армии праведных помидоров-убийц и бананов-варваров, надвигающихся на тебя с фронта, чтобы спросить за все фрукто-овощные «грехи»? По флангам набегают огурцы и петрушка с вилами, с неба начинает сыпаться зубастая гречка, и затем ты вдруг слышишь не самый приятный, мягко говоря, аромат, потому что это зловещий горох замыкает тебя с тыла?
– Ну,