Она располагается боком (вижу профиль пятачка). Густо смазывает свой идеальный живот кремом для загара (чувствую миндальный запах). Даже в положении сидя живот не образует складок. Этот лоскут человеческого тела владеет мной, не могу отвести глаз. «Виолетта, – перекрикивая чаек, шумит мать, – ешь уже, твой пончик мне все покрывало измазал!» Я смотрю на бежевый махровый прямоугольник, на нем дрожат, тают липкие капли шоколада. Слышу, чувствую их запах, их звук, почти шипение: они шкварчат кусками сала на сковороде. Она ест. Касается одними губами мягкой разомлевшей плоти теста. Глотает. Я слежу глазами за каждым укусом. Потом пьет. Я считаю глотки. Живот такой же плоский. Но ведь так не бывает! Еда заполняет, раздувает, у всех, но не у нее. Испытываю досаду. Чувствую себя пищевым инвалидом. Как несправедлива жизнь! Даже лишняя капля воды становится явной в моем желудке, не говоря о куске курицы. Да и кого я обманываю? Триста калорий… Если бы не заглядывала в тарелку Дато, своего жениха, наверное, имела бы точно такую же плоскость. Сержусь и на Виолетту и на себя. Я целое утро считаю и напряженно думаю о курице, а она легкомысленно запихивает в себя жирный пончик, не страдая подсчетами! И все-таки она совершенна даже с этим своим пятачком. Кажется, весть пляж, облизываясь, следит за ней. Движения такие плавные, неспешные, что хочется любоваться. Она женственна и тем притягательна. А моя подростковость нравится только мне и манит только меня.
С верхней набережной чувствую пристальный взгляд на себе, он опаляет мне лопатки. Оборачиваюсь: поток гуляющих несет жгуче-темную голову Дато. Его ослепительная улыбка прорывается ко мне как луч солнца. Я успела соскучиться и позабыть атлетическую красоту моего избранника. Как же я рада! Дато поднимает руку вверх, играют свинцом налитые мышцы. Машет бутылочкой шейка, моего любимого «Секс на пляже». Даже не касаясь, всей кожей