Пока я ехал с вождями по краю длинной колонны, каждый мужчина, женщина, и ребенок улыбались мне и приветствовали; одну из фраз, «Ок-и. нап-и-ан-и-кап-и», обозначавшую «Привет, белый юноша!», я уже знал. И я всем отвечал: «Ок-и, ни-тук-а!», что обозначало «Привет, друг!», что было неправильно, когда обращалось к женщине или девушке, что сильно смущало их и вызывало взрывы хохота. Но так или иначе, все было замечательно; я чувствовал, что уже полюбил этих жителей равнин, и мне это было приятно. Конечно же, я любил их.
Мы миновали длинную колонну и поехали впереди, но не самыми первыми. Впереди было несколько сотен мужчин, в течение всего дня выполнявших роль разведчиков. Они расходились далеко во все стороны, направо, налево и вперед по пути нашего движения. Они не охотились; время от времени мы видели стада бизонов и антилоп, но их никто не преследовал.
Было около полудня, когда, перевалив низкий горный хребет, Одинокий Ходок отвел нас в сторону от нашего маршрута и велел спешиться. Затем, привязав лошадей к кустам, мы сели в небольшой кружок на вершине холмика. Знахарь отвязал вышитый отделанный бахромой мешочек, висевший у него на ремне и вынул из него трубку, табак, сухую траву и листья, чтобы смешать их с табаком, и начал неторопливо и тщательно готовиться к курительной церемонии. Сначала он тщательно очистил большую черную каменную чашу, продув ее, а потом длинный деревянный чубук, пока не убедился в том. что он тоже чистый. Затем он соединил их и стал наполнять чашу маленькими порциями смеси табака и трав, уплотняя каждую порцию маленькой палочкой с тупым концом. Сделав все как надо, он снял с плеча березовое поленце диаметром примерно четыре дюйма и шесть дюймов длиной, вынул из него деревянную пробку, и я увидел, что оно выдолблено и обмазано глиной. Перевернув этот странный сосуд горлом вниз, он раз или два ударил по нему и вытряхнул из него несколько угольков, которые быстро собрал и начал раздувать. Я понял, что таким образом индейцы-черноногие сохраняют огонь. Но сейчас в углях жара не было, они не дымились. Огонь разжечь не удалось.
С возгласом досады он положил угольки назад, заткнул сосуд и начал осматриваться, чтобы выяснить, нет ли у кого-то еще такого кострового сосуда, как я его назвал. Ни у кого не было. Все давали отрицательный ответ, даже видя его разочарование. Наконец я вспомнил о подарке деда, увеличительном стекле, которое носил в мешочке на боку, и сказал шаману:
– Я разожгу!
От возбуждения я забыл, что никто моего языка не понимает.
Но я обратил на себя его внимание, как и всех остальных. Они пристально наблюдали, как я доставал стекло из мешочка и снимал с него шелк, в который оно было обернуто. Сделав это, я знаками попросил знахаря, чтобы он взял в рот чубук трубки. Он сделал так, и я поднес стекло к смеси в чашке. Почти