– Всё. – Джуд поводит головой вправо, влево. Фанаты расходятся от могилы. Ни одного фото. Удивительно, ни одного не сделали, я точно видел. Слишком переживают, чтобы писать инстаграмные посты. – Давайте тоже куда-нибудь пойдем? Холодно…
– Иди. А я побуду еще. Потом домой поеду.
– А может, нужно ее… – Джуд щелкает себя по голому бледному горлу, торчащему из-под зеленого шарфа. «Дима» осуждающе молчит, руки за спиной.
– Нет, Жень, мне не нужно. Извини. И ты тоже лучше бы, знаешь, работал над книгой. Тебе ее сдавать на неделе, план на «Красную площадь», Данка по самое не балуй вставит, если запорешь сроки.
– Ну-у! – Разумеется, он дуется. – Я ж в авторской редакции, чего меня там…
– Зато за тобой, Данка говорит, корректуры, как за поросенком. А внимательные корректоры, сам знаешь, – это галапагосские черепахи: неспешны и вымирают.
Не люблю поминки. Всегда было тяжело, тяжелее, чем сами похороны. Может, дело в том, что впервые я на таком мероприятии побывал в непростом возрасте, лет в двенадцать, и просто не понимал, почему должен есть «за упокой» попавшей под машину бабушки, если мне не лезет в горло кусок, если я бы лучше забился в угол на кровати и полежал в тишине, повспоминал, как она курила «Яву», пекла «Невский» и читала мне о капитане Немо. Но нет. Был этот свет слепящий, и прогорклые какие-то салаты, и ворот рубашки шею натирал, и пили «не чокаясь», а потом я блевал. Разумеется, я блевал. Мне вся эта еда казалась по вкусу неуловимо неправильной – и сейчас кажется. Боюсь, даже в «Золотой вобле», любимой пивнушке Джуда, куда он наверняка и рвется, меня не порадует ничего и я персонал не порадую.
Джуд не настаивает – проявляет свою хваленую эмпатию, не купил же мозгоковырятельный диплом и ученую степень. Понимает: я не дедлайнами его пугаю, а скорее собой. Легко, но весомо касается плеча, на мгновение сжимает, бросает только:
– Ну ладно. Пошел тогда. А к тебе вот господина полицая привел. Поболтайте. Варь… ты тоже бывай.
Кивнув черной рыхлой земле, витиевато махнув мне и «Диме», он удаляется – только шарф по ветру вьется. Чудовищный человек-чудак, но у меня даже получается улыбаться вслед. Завидно. Джуду проще. У него столько в голове странной веры в странные вещи, что Варька для него вряд ли умерла, разве что ушла в один из своих выдуманных миров, тот, о котором часто рассказывала, а вот романов так и не написала. Там обитают все книжные герои. Холмс с Порфирием Петровичем и Нэнси Дрю – вот именно в такой компании – любят пить тайский бирюзовый чай и играть в «Подземелья и драконы». Варя уверена, вплоть до того, что Порфирий всегда за мастера. Откуда знает?..
Мы остаемся вдвоем на ветру. Почти все Варины поклонники вроде разошлись.
– Как вас… – на этот раз я опускаю глагол, а следователь понимает.
– Дмитрий Алексеевич Шухарин. Но мне и Дмитрия хватит, сейчас – точно.
Он улыбается уголком бледного рта, ладони потирает. Руки у него в земле, даже под ногтями черные скорбные