Губы его подернулись в улыбке, хотя он строго сказал себе, что ничего забавного в этом не было.
– В чем юмор?
– Слишком долго объяснять. Давай-ка лучше ты мне кое-что скажешь.
– Спрашивай, чувак, я отвечу.
– С чего вдруг фальшивый ямайский акцент?
– Фальшивый? – Голос Алекса заглушил музыку, и полудюжине человек пришлось уворачиваться, когда он взмахнул свободной рукой. – Фальшивый? И никакой он не фальшивый, чувак. Я возвращаюсь к своим корням.
– Алекс, ты из Галифакса.
– У меня есть более глубинные корни, чтоб ты знал. – Он подтолкнул не столь высокого Генри вперед и уже без акцента добавил: – Держи – коротышка, как заказывали.
На ступеньках, ведущих в запертую студию Алекса, сидела женщина. Когда она поднялась, то оказалась ростом куда ниже Генри с его метром шестьюдесятью семью сантиметрами. Недостаток роста вкупе с мешковатыми джинсами и свитером оверсайз делали ее похожей на бродягу, что никак не вязалось с коротко стриженными платиновыми волосами и пронзительным взглядом.
Выскользнув из объятий Алекса, Генри склонился в идеальном дворцовом поклоне шестнадцатого века – не то чтобы кто-то в клубе смог бы это оценить.
– Изабель, – серьезно сказал он.
Изабель фыркнула, схватила его за лацканы куртки и впилась в его губы.
Генри с энтузиазмом ответил на поцелуй, мастерски не давая ее языку коснуться острых кончиков зубов. До сих пор он не был уверен, станет ли кормиться сегодня ночью. Теперь он решился.
– Ну, если вы двое собираетесь столь яро предаваться гетеросексуальности, да еще и в моем доме, то я пошел.
Преувеличенно вяло Алекс взмахнул рукой и скрылся в толпе.
– Он нацепит другую личину прежде, чем достигнет дверей.
Генри наблюдал за Алексом, пока садился на ступеньку. Их бедра соприкоснулись, и он ощутил растущий голод.
– У Алекса больше масок, чем у кого бы то ни было, – согласилась Изабель, вновь схватилась за бутылку пива и принялась отдирать этикетку.
Генри провел пальцем по изгибу ее брови. Она их выбелила, чтобы те соответствовали цвету волос.
– Мы все носим маски.
Изабель подняла бровь.
– Какая глубокая мысль. И что, мы все снимаем маски в полночь?
– Нет.
Генри не сумел сдержать меланхолии в голосе, когда вдруг понял, что служило причиной его недовольства в последнее время. Он уже так давно ни с кем не делился, кем был на самом деле и что это значило. Он так давно не мог найти смертного, с которым его свяжет нечто большее, чем секс и кровь. Из такой вот глубокой связи между вампиром и смертным мог родиться ребенок, прежде чем связь будет разорвана. Осознание этого обостряло его одиночество.
Он почувствовал, как Изабель провела ладонью по его щеке, прочел удивление и сочувствие на ее лице и выругался про себя, когда понял, что во второй раз за вечер снял маску. Генри боялся, что, если в скором времени он не найдет человека, который примет его, ситуация