– Если ты пришел убить меня, просто убей. К чему эти разговоры?
Произнеся эту короткую горделивую речь, я ясно почувствовал прилив сил, понял, что мое тело вновь готово подчиняться мне. Однако же, я даже не подумал использовать эти силы против человека, издевавшегося надо мной в мой смертный час. Нет, я готов был броситься с кровати прямо ему под ноги и молить о прощении, молить сохранить мне жизнь, и покрывать его ноги поцелуями и горячими слезами в надежде на его милость. Уверен, я бы так и сделал, если бы не понимал, что это совершенно бесполезно.
– Действительно, это именно я пришел убить именно тебя, Простак, – голос его звучал теперь не столько издевательски, сколько презрительно. – В нашем случае, такое стечение обстоятельств означает только одно: ты проиграл, Простак. Проиграл с треском и позором. Ты лежишь передо мной жалкий и ничтожный, вызывающий истинное желание стереть тебя в порошок. И поверь, я сделаю это с величайшим удовольствием.
Я совершенно не понимал, о чем идет речь. Я не понимал, в какую – неизвестную самому себе – игру я играл, не понимал, когда и как я проиграл. Но понимал, что я проиграл.
– В чем я проиграл? – спросил я.
То, что в случае с обычным человеком можно объяснить как всплеск руками, в его случае имело вид многоуровневого сложнейшего маневра, отработанного им до совершенства. Он хотел было ответить, но вдруг осекся, и там, где обычный человек замер бы, он смог лишь свести к критическому минимуму свои колебания. Он помолчал, внимательно глядя мне в лицо, и медленно покачал головой.
– Знаешь, Простак, мне говорили, но я не верил. Так, неужели, все это правда? Неужели ты не помнишь?
– Что именно? – спросил я, и мое искреннее непонимание заставило его еще пристальнее присмотреться ко мне и вновь покачать головой.
– Поразительно, – прошептал он, но спустя две секунды, дернулся всем телом, колебания вошли в привычную фазу, и он продолжил бодрым голосом: – Ну и ладно, это совершенно не важно. Однако ты спрашиваешь, в чем ты проиграл? Лично мне ни в чем, Простак, – он выдержал многозначительную паузу, словно ждал признака понимания с моей стороны, но поняв тщетность этого ожидания, продолжил: – Я палач. Понимаешь, Простак? Убийца, который обожает свою работу. И когда я говорю, что ты проиграл, это значит, что твоя жизнь теперь в моей власти, только и всего. Скажи, Простак, ты любишь свою работу?
– Я не могу сейчас работать, – ответил я.
– Знаю. Но что-то ведь ты чувствуешь, когда размышляешь о своей прежней профессии, не так ли?
– Нет, – честно ответил я, – ничего не чувствую. Я ничего не помню. А ты… – я запнулся, и он слегка склонил голову в ожидании моих дальнейших слов. – Ты из моего прошлого?
– О да, – протянул он. – Я из твоего прошлого.
Я хотел спросить, чем же я ему насолил, но не успел. Мой убийца вдруг резко бросился на пол, и в тот же миг стекло из моего окна со звоном обрушилось внутрь моей спальни. От неожиданности я вскочил на кровать и заметил,