– Деточка, иди домой. Скоро ужин, тебя дома ждут.
– Бабушка, это же я, твоя внучка, – обижалась Элька и смотрела на часы. – Никакой не ужин, всего четыре часа дня!
– Ясно, ты – внучка, – дрожала головой бабушка. – А они кто?
– Матюша и Робик, мои друзья!
– Ясно, друзья. Мама где?
– На работе, у нее смена сегодня.
– Не лги, деточка, – бабушка вытягивала шею и, отсутствующе глядя в стену, говорила напряженным голосом: – Моя мама умерла, я помню. Был дождь, и она умерла…
Дети убегали к Робику этажом выше. Никто из них не задавался вопросом квартирного неравенства. Они радостно перебирались из теснейшей комнаты Рабиных в терпимую тесноту Дюббенов, затем в трехкомнатные просторы Снегиревых на самом верхнем этаже и снова скатывались вниз. Мир казался огромным, в нем было много места, солнца, смеха…
Из дверной щели напротив квартиры Робика высовывалась грустно-гневная физиономия, увенчанная валиками крупных бигуди, и кричала, перекрывая игрушечный лай карманной собачки: «Топают, топают, чтоб вас разорвало!» На друзей нацеливались три свирепых глаза и один меланхоличный. Два неистовых блестящих буркала принадлежали ушастому коричневому созданию породы чихуахуа по кличке Эсмеральда; с глазами хозяйки дело обстояло сложнее. Бороздящий щеку рубец тянул веко правого глаза вниз и придавал лицу старухи асимметрию трагикомической маски.
За вредность характера соседи прозвали Киру Акимовну Кикиморовной. Вызнать историю возникновения ее безобразного шрама друзьям не составило труда из разговоров взрослых. Драма произошла банальная, бытовая. В праздники муж Киры Акимовны надирался как цуцик, она нещадно его лупила, затем протрезвевший муж нещадно лупил ее. Домашние перипетии не мешали руководительнице жилищной конторы, кем она была, проводить кипучую деятельность на ниве коммунального хозяйства. Вздорную начальницу никак не могли выдворить на заслуженную пенсию. Она сама покинула хлебное место по причине скоропостижной смерти супруга и травмы, полученной в жестоком бою. Муж пропорол Кикиморовне щеку шпилькой ее туфли и той же ночью скончался от сердечного удара.
Вдова намеревалась жить долго. Завела для души животное, летом уезжала к дочери в какой-то морской город дышать полезным воздухом, а квартиру сдавала внаем. Остальное время шпионила за соседями и придиралась ко всем по пустякам. Детей Кикиморовна ненавидела. Нрав мексиканской собачонки не уступал в стервозности хозяйскому. Элька уверяла, что старуха не науськивает Эсмеральду только из-за ее малого роста. Будь чихуахуа повнушительнее, врачи замучились бы ставить детям района уколы от бешенства.
Лежа на индийском ковре – предмете особой гордости тети Гертруды, – друзья принялись изучать тонкий