Олег в очередной раз бросил косой взгляд на Женьку и кивнул.
– Мы готовы. Приступаем.
Женька надвинул наушники и прильнул к монитору. Воспоминание Алексея Михайловича было скомканным и смазанным, собственно, как и любое другое.
Какие-то длинные коридоры с бесконечными дверьми. Снующие по коридорам люди. Конференция в большом зале с проектором. Меловая доска, исписанная под завязку. Казалось, формулы плавно перетекали с доски на стену. И безумный возглас самого Алексея Михайловича:
– Не может быть…
Мел скрипел на доске.
Женька от первого лица наблюдал, как сухая рука старика без остановки царапает доску. Формулы ширятся. Удлиняются. Символы становятся мельче. Чтобы все поместилось на этот кусок деревяшки.
И все это действие сопровождается редкими и пугающими репликами самого Алексея Михайловича.
– Это невозможно… это невероятно… если это вынести за пределы и усилить сигнал, при этом транслируя знакомые образы, то можно будет… нет-нет-нет… этого не может быть.
А рука тем временем продолжала выводить все новые и новые формулы.
– Куда его теперь? – спросил Олег, указывая на уснувшего в кресле старика.
– Он оставил инструкции, – развел руки Женька. – Положить его в машину. Адрес у меня есть. Поехали.
– А дальше?
– А дальше он как-то сам. И мы сами. Вторая часть там же… в машине. Выключай тут все, грузим его и поехали.
Старик не обманул. В бардачке лежал туго смотанный конверт.
Они уложили Алексея Михайловича в салон. Накрыли на всякий случай курткой, забрали конверт и уехали.
Оставшуюся часть ночи они провели в квартире Женьки в приятном окружении звенящего бутылками бара и заказанной из ближайших ресторанов еды.
На следующий день. Помимо тяжелой головы и скользких мыслей, Женьке не давал покоя их вчерашний клиент.
И было странно совсем не то, что он знает каждый шаг работы светильника. Этим уже никого не удивишь. Скорее, тревожило его воспоминание. От чего же он хотел избавиться? Ведь там не было ничего такого, к чему Женька, за свой многолетний опыт работы цензором, привык.
Не было смертей. Не было какой-то мерзости в виде расчлененки. Насилия родителей. Утраты ребенка, закостенелой обиды, измен… ничего такого, с чем люди легко и радостно прощаются.
Но что-то же там было? – сам себе говорил Женька. Что-то же исчезло из его памяти. Странно все это.
Тем же вечером он в одиночку поехал к светильнику. Включил свет. Заварил крепкий кофе и загрузил воспоминание Алексея Михайловича.
Звонок раздался среди ночи.
Олег нехотя взял телефон. Нащупал очки.
– Чего тебе? – сонно спросил он.
– Олег, ты срочно нужен.
– До завтра не подождет? Мне на работу утром.
– Вот как раз о твоей работе я и хочу поговорить.