Над сжатой в гармошку
Гранитной рекою впадающих в море ступенек,
Над царственным парком фонтанов,
повисших, как ивы,
На твердой кинжальной струе,
не успев облегчиться,
Воспарил человек, ватер-двор озирая в испуге…
Ура, Ватергоф, всешутейше насаженный сад!
Сколь прозрачны стволы твоих пальм,
кипарисов, хвощей,
Иглы брызг,
Камыши и ковыль, и хрустальные удочки,
розги и гроздья,
Их подвески, капель,
Как Версаль в гололед, плеск и шип,
Бижутерия влажных губных и свистящих согласных,
Серебро, виноград,
Как прекрасен алмазный подлесок,
где каждый охотник
Жаждет знать, где синеет фазан…
Будто хлеб, преломив
Семь цветов в секстильонах раздробленных капель,
Село солнце, и вот уже ватер-затейник
Ставит с лязгом рубиновый фильтр
на могучий прожектор,
Машет желтым флажком и включает
Центральный Рубильник.
Начинается Главное Зрелище – скоро полвека
Каждый вечер несметные толпы зевак
Собирает Оно на Центральную Площадь.
Гаснут лампы. Стихают насосы.
Обнажая стальные пеньки,
Хрипло булькая, срублены, валятся рощи.
Тишина нестерпима.
Сейчас, через десять ударов
Сердца, под грубый взволнованный стрекот
трехсот кинокамер,
Плита танцплощадки отъедет по кругу,
И влажное рыло
Бетонной дыры, грозно всхлипнув,
Понюхает звезды.
Грянет гимн, загорится прожектор,
и через мгновенье
Ты увидишь, как, медно ала, в поднебесьи столпясь,
Будто пламя свечи обновляясь в своем умираньи,
С ревом встанет багровая башня, как будто
Ранен кит, на котором стояла земля,
и теперь не водица, —
Кровь отчизны твоей бьет в высокое небо,
и сам ты —
Потрясенный свидетель
последних мгновений свободы!!!
1968
За бойней, вечером
Теперь пора ночного колдовства.
Скрипят гробы, и дышит ад заразой…
Шекспир, Гамлет
1.
Мы измучили землю и небо. Там, где тесно
Человеческой жажде, просторно птице.
Узы веры
Помещают