Лицо англичанина просветлело.
– Я с удовольствием выполню ваше поручение, сэр! И уверяю вас, что Тапега примет ваше предложение. Как вы знаете, я же член его семьи, муж его дочери.
– Успеха вам, Робертс!
В каюту Крузенштерна были приглашены камергер Резанов, капитан «Невы» Лисянский, натуралист Лангсдорф и Андрей Петрович.
– Господа! – обратился Крузенштерн к присутствующим. – Я оцениваю сложившуюся ситуацию как чрезвычайную. Под угрозой срыва находится утвержденный план экспедиции. Если в ближайшие дни мы не наполним бочки «Невы» свежей питьевой водой и не обеспечим ее команду отдыхом на берегу и свежей провизией, то не сможем выйти в открытый океан.
Конечно, можно было бы осуществить это в заливе Чичагова, но нет никакой гарантии, что это удастся сделать, так как появление двух многопушечных кораблей у деревни туземцев, подвергшейся в совсем недавнем времени разрушению, может быть воспринято ими совершенно не однозначно. Кроме того, мы не можем оставить отношения с местным племенем невыясненными, так как сюда впоследствии могут зайти и другие русские суда. Поэтому необходимо все эти вопросы решить именно здесь, в бухте Анны-Марии.
Что же послужило причиной бунта туземцев? Слухи, которые появились в результате работы экспедиции под руководством уважаемого ученого господина Лангсдорфа. Но переговоры с вождем племени туземцев, живущих у залива Чичагова, вел присутствующий здесь Андрей Петрович. Вы, случайно, Андрей Петрович, ничего не перепутали, когда докладывали мне об этих переговорах? – обратился он к нему.
Андрей Петрович вспыхнул, вскакивая со своего места:
– Я случайно ничего не перепутал, господин капитан-лейтенант. Даю слово офицера гвардии!
– Наслышаны об офицерах гвардии, – недвусмысленно обронил капитан.
И тут встал Резанов, причем встал резко.
– Хватит пикироваться, господа офицеры! Не время! А вас, Иван Федорович, прошу не забывать, что гвардия – она и есть гвардия, тем более лейб-гвардия Его Императорского Величества.
Это означало: не забывайтесь, капитан-лейтенант! То, что допустимо в кругу друзей, то недопустимо в официальной обстановке, да еще в присутствии лица, имеющего придворный чин генеральского класса. Это был урок на всю жизнь. Это был холодный душ.
«Слава Богу, что из моих подчиненных здесь присутствует только Лисянский, мой друг», – промелькнуло в голове Крузенштерна.
Но тут